Том 24. Статьи, речи, приветствия 1907-1928
Шрифт:
Я призываю всех честных людей протестовать против суда над Иоганнесом Бехером, виновным единственно в том, что он честен и талантлив.
Рецензия
Пришёл из деревни отличный поэт Сергей Есенин, быстро заставил полюбить его милые стихи; немножко чрезмерно возгордился этой дешёвой любовью; затем почувствовал дешевизну её и был многократно уязвлён завистью к его славе; затосковал: начал отравляться нечистыми удовольствиями города, потом стал бунтовать против него детским бунтом и, разбив об город некрепкое сердце своё, погиб.
Драма совершенно законная. Вероятно, и ещё не один талантливый человек погибнет, если не сумеет понять, почувствовать глубокое и всем ходом истории обусловленное значение того, что называется «смычкой»
А вот Госиздат напечатал книжку стихов крестьянина Михаила Исаковского «Провода в соломе». Этот поэт, мне кажется, хорошо понял необходимость и неизбежность «смычки», хорошо видит процесс её и прекрасно чувствует чудеса будних дней. Он пишет такие стихи:
«Радиомост Каждый день суров и осторожен, Словно нищий у чужих ворот: Был наш край от мира отгорожен Сотней вёрст, десятками болот. Эта глушь с тоскою неразлучна, Ветер спал на старом ветряке. Падал дождь. И было очень скучно, И дремали мысли в тупике. Но взметнулись, вспыхнули зарницы. Чрез болота, пашни и кусты, К деревням и сёлам из столицы Протянулись радиомосты. И в углу прокуренном нардома, Сбросив груз соломенной тоски, Вечером доклад из Совнаркома Слушали, столпившись, мужики. Грудь полна восторженного гула, Но кругом немая тишина, — Будто всех внезапно захлестнула Голубая радиоволна. А когда невидимые скрипки Зазвенели струнами вдали, — Тёплые, корявые улыбки На корявых лицах зацвели. Этот день никто не позабудет, Этот день деревню поднял в высь. И впервые неохотно люди По своим избушкам разбрелись.»Он рассказывает, как отец его вырубал орешины и дубки для цепов, а затем:
«На вновь отстроенном общественном гумне Отчётливо стучала молотилка.»О том, как Ленин, «простой и добрый», приказал возвратить отобранную у бедняка единственную корову. Он, Исаковский, говорит:
«Нынче жизнь расценивает в грош Разве только лодырь да калека.»Он знает:
«Есть у нас прекрасная земля, Остальное вырастим мы сами.»И — о себе:
«Я потерял крестьянские права, Но навсегда останусь деревенским.»Вот это последнее, я думаю, уже неверно.
Михаил Исаковский не деревенский, а тот новый человек, который знает, что город и деревня — две силы, которые отдельно одна от другой существовать не могут, и знает, что для них пришла пора слиться в одну, необоримую творческую силу, — слиться так плотно, как до сей поры силы эти никогда и нигде не сливались.
В сущности, именно этот мотив и звучит во всех стихах Исаковского:
«РазбудилиСтихи у него простые, хорошие, очень волнуют своей искренностью.
Впрочем, оговорюсь: я не считаю себя знатоком и тонким ценителем техники современного стиха. Страдаю пристрастием к стихам, простая форма которых насыщена ценным содержанием.
[Ещё рабселькорам]
Мне приходится повторять то, что я уже сказал в начале моего второго письма к рабкорам, напечатанного в «Рабочей газете»: я не советую рабкорам писать только о «хорошем».
Но вот в первом номере журнала «Рабкор пролетария» редакция журнала поместила ещё пять ответов рабкоров, придав им такой заголовок: «Рабкоры говорят: мы за плохое». И подзаголовок: «Разве можно молчать».
Как будто я или кто другой убеждал рабкоров: молчите о плохом.
Эти пять ответов написаны шестью рабкорами, и четверо из них густо дымят таким пессимизмом, что для меня совершенно ясно: пыль и мусор различных мелочей жизни делают для них невидимыми результаты работы их класса за истекшие десять лет.
Товарищ Ульяненко написал даже нечто совершенно панихидное: «От плохого не уйдёшь».
Но если таково ваше мнение, товарищ, зачем же тогда «огород городить»?
Откуда и как является этот безнадёжный пессимизм?
Я уверен, что причиной его является слишком узкий взгляд рабкоров на самих себя и на «своё». На себя они смотрят только как на уборщиков нечистот, а «своё» для них ограничивается пределами той фабрики, того завода, где они работают, откуда выметают сор и пыль. Такой взгляд мне кажется не только узким и неправильным, но — вредным. Вредным потому, что рабкор не является только уборщиком нечистот, хотя его труд по очистке жизни от грязи, хлама, от различных дрянненьких пережитков старины и напоминает именно эту работу. Однако это лишь внешнее сходство, по существу же рабкор — человек класса, который, взяв в свои руки политическую власть, успешно пытается овладеть всей хозяйственной жизнью страны для того, чтобы создать в ней неклассовое государство, государство людей, которые свободно работают на себя и для себя. Эта великая работа простирается дальше границ его страны, она ставит своей целью освобождение трудящихся всего мира.
С такой точки зрения для каждого грамотного и политически сознательного рабочего его труд, как бы он ни был мелок, каким бы ничтожным ни казался, — всё-таки является, по существу своему, великим трудом строения новой жизни. Такая точка зрения должна повышать энергию единиц, усиливать беспощадность в борьбе с грязными привычками людей, с их ленью, неуважением к труду, с бездушным отношением к людям, к пьянству, распутству и ко всяким прочим мерзостям жизни.
«Своё» для рабкора не только та фабрика, где он работает, не только то дело, которое он делает, «своё» для него — вся Страна Союза, всё, созданное и создаваемое в ней. Мрачный пессимизм большинства моих оппонентов тем и объясняется, что они суживают свое внимание на плохом и хорошем в пределах именно своей фабрики, не зная или забывая о всей коллективной работе, творимой в Союзе Советов рабочим классом.
Рабкоры А. и Н. Ефименко приводят такой факт: «У нас, на Макеевском заводе, в прокатном цехе, рабкоры писали только о недостатках. «Ничего хорошего у нас нет», — говорили они. Пошли мы по цеху, посмотрели — неправда. Есть хорошее».
Надобно знать вот что: каждая профессия налагает на человека свой отпечаток, так же как почти каждая профессия вызывает определённые болезни, например: наборщики, ткачи, скорняки предрасположены к туберкулёзу, торфяники, рыбники — к ревматизму, грузчики — к болезням сердца и так далее. Можно развить в себе и уродующую наклонность к подчёркиванию «плохого». У меня был приятель, токарь и резчик по дереву, он превосходно резал из «наплывов» различные мелкие вещи. Иду я с ним сосновым бором, окола Мурома, вокруг отличные, стройные мачтовые сосны. И вот приятель говорит мне: