Том 26. Вояж на Гавайи
Шрифт:
— Я Байрон, — беспомощно пролепетал я, погружаясь в глубины ближайшего кресла. — А вы Джейн, нарочно не придумаешь!
— И впрямь смешно. — Ее улыбка жестче обозначилась по краям рта. — Весьма рада, что вы настолько расслабились, что способны уже шутить.
Она уселась в кресло — точное подобие моего — и в слегка небрежной манере положила ногу на ногу.
— Все последующие беседы будут записываться на пленку — это затем, чтобы исключить участие стенографиста и обеспечить полную приватность вашего досье. Но самое первое интервью, то есть сегодняшнее, не записывается. Просто дружеский разговор тет-а-тет,
— А по-моему, проблема, как таковая, стоит перед доктором Лэнделом, — с нажимом ответствовал я. — Я имею в виду, вот почему он…
— Пожалуйста, Байрон. — Женщина осуждающе покачала головой. — Не будьте столь уклончивы. Таким поведением вы только усложняете себе жизнь. Просто переходите к делу и объясните, в чем состоит ваше затруднение, каким бы оно ни было. Если это, скажем, импотенция, так прямо и скажите.
— Импотенция? — Я чуть было не поперхнулся.
— О’кей, вот и отлично, что вы ею не страдаете, — заметила она ободряющим тоном. — Ну раз не импотенция, тогда что-нибудь еще? Может быть, отсутствие желания? Или другие отклонения от нормального секса?
— Вот уж чего за собой не замечал, — сдавленным голосом вымолвил я.
— Прекрасно! — заявила она все тем же чертовски бодрым тоном. — А как насчет того, что можно определить таким словом, как фетишизм? Ненормальное пристрастие к отдельным частям женского тела или предметам женского туалета, туфельке или кружевному платочку. Возможно, у вас нечто подобное?
— Час от часу не легче! — У меня забулькало в горле. — А вы, случайно, не состоите на учете у психиатра?
— Пожалуйста, Байрон, я же сказала вам — уклончивость, а тем более грубость здесь неуместны. — Улыбка все еще терпеливо кривила ее губы, но во всем облике уже явственно начала проглядывать усталость. — Это лишь усиливает невроз и затрудняет лечение.
Состоит ли она на психучете или нет, сие мне было неведомо, однако я решил, что крыша у этой красотки явно поехала, но мне-то, черт побери, что делать? Может, лучше подыграть ей забавы ради, чем сидеть, словно истукан, и пялиться на ее ноги?
— Ей-богу, дорогуша, — выдал я, затаив дыхание. — Как бы мне хотелось выложить все начистоту, да язык не поворачивается — уж больно я застенчивый!
Теплота и понимание в глазах сразу же усилились, и все ее лицо осветилось, как рождественская елка фонариками.
— Вы должны верить в мое чисто профессиональное умение понимать людей, Байрон, — промурлыкала она, подаваясь ко мне. — Я наслышана обо всех или, скажем так, почти обо всех сексуальных отклонениях лиц обоего пола. Почему бы вам не поведать о своем особом — если оно, конечно, особое — сексуальном расстройстве, и мы сможем тогда обсудить это предметно. Вы даже не представляете, какое испытаете облегчение лишь от одного того, что вслух поведаете о своей проблеме.
— Хорошо, — тут я сделал вид, будто нервно облизываю губы, — будь по-вашему! По части секса я выгляжу прекрасно почти во всех отношениях, да вот только беда — стоит лишь
— В форменной одежде? — уточнила она.
Несколько секунд я беззвучно шевелил губами.
— Нет, — наконец выдохнул я, — не могу, язык не поворачивается.
Она потянулась и нежно похлопала меня по руке:
— Пожалуйста, Байрон, вы должны решиться. Ради меня!
— Это чудовищно, — хрипло выдавил я. — Неприлично до ужаса! Деградировать до такой степени, что я даже думать об этом не могу, не говоря уже о том, чтобы высказать вслух.
— Вы должны высказаться начистоту. — В ее голосе прозвучало такое убеждение, что впору было сдохнуть от зависти ведущим популярной телепрограммы «Здоровье». — Начинайте рассказывать прямо сейчас, Байрон! Итак, стоит вам увидеть привлекательную женщину, одетую… во что?
— В униформу, — простонал я.
— Да, на этом мы и остановились. — Она опять потрепала меня по руке. — Само по себе такое ни о чем плохом пока не свидетельствует, согласны? Возможно, вы мне и не поверите, но униформа — один из самых распространенных так называемых фетишей. Вы реагируете на все виды униформы или только на какой-то один, особенный?
— Лишь на один, — невнятно подтвердил я.
— Американскую униформу? Морскую? — В ее голосе прозвучали одобряющие нотки. — Может, полицейскую?
— На униформу медсестры, — наконец признался я. — Нечто вроде того белого одеяния, что сейчас на вас.
— Понимаю! — Ее голос вновь зазвучал профессионально. — Итак, когда вы видите привлекательную женщину, облаченную в белую униформу медсестры, что же тогда происходит с вами, только поконкретней?
— Меня охватывает странное чувство. — Мой голос зазвучал глухо. — Желание, которому почти невозможно противостоять…
— Желание сделать что?
— Не могу в этом признаться… никому.
— Байрон! — Она одобрила меня быстрой улыбкой. — Мы ведь зашли настолько далеко, что вам уже поздно останавливаться.
— Да вы даже не представляете себе всей бездны, что за этим таится! — пылко уверил я. — Есть одна страшная мысль, преследующая меня неотступно все последние годы. Допустим, я заболею…
— Все заболевают рано или поздно, — сообщила она, как бы констатируя факт. — Но в наши дни, когда столько отличных врачей и медсестер…
— Медсестер! — Я почти задохнулся. — Разве вам еще не ясно? В том-то все и дело!
Я пулей вылетел из кресла и начал мерить офис быстрыми шагами.
— Как по-вашему, почему я делаю по сорок отжиманий ежедневно и полощу рот всякий раз после того, как побываю на улице хотя бы пять минут? Ради чего все? Да чтобы ни в коем случае не заболеть — вот почему! Да потому, что стоит мне заболеть, знаете, что произойдет?
— Ну так скажите мне, Байрон! — пробормотала она.
— Конечно, я скажу! — рявкнул я. — Первым делом мне придется обратиться к врачу, и он заявит, что я должен лечь в больницу. В самую классную, и, по его словам, должен буду сделать это немедленно. А когда окажусь там, меня определят в отдельную палату, обязательно хорошую, с микрофонами для внешней и внутренней связи. Затем медсестра, непременно в белой униформе, зайдет ко мне, улыбнется и скажет снять одежду и лечь на койку. И вы знаете, что случится дальше?