Том 27. Таита (Тайна института)
Шрифт:
Прошли Рождество, Новый год, Крещение. Прошло веселое каникулярное время, и однотонная институтская жизнь снова вступила в свои права.
Стоял один из будних учебных дней. Только что закончилась большая послеобеденная перемена. Воспитанницы вернулись с прогулки. У выпускных по расписанию значился урок физики. Симпатичный, немолодой, с заметно седеющими висками инспектор классов, он же и преподаватель физики и естествознания в N-ском институте, Александр Александрович Гродецкий пользовался общей любовью и уважением всего учебного заведения. Справедливый, гуманный, отечески заботящийся о вверенных ему воспитанницах, он вместе с генеральшей Вайновской, тратил все свои силы, все свое здоровье и энергию на высокое дело — воспитание многих поколений институток. Сегодня Гродецкий должен
Когда Александр Александрович вошел в физический кабинет, выпускные поднялись со своих мест и присели, как один человек, низко и стройно.
— Сегодня у нас пояснение электрической машины, не правда ли? — со своей обворожительной доброй улыбкой произнес инспектор.
И хор воспитанниц поспешил ответить:
— Да.
"Какой чудный человек этот Гродецкий!" — мысленно шептала Зина Алферова, находясь подле инспектора и не сводя с него глаз. Она, как заведующая физическими аппаратами, имела возможность чаще и больше остальных встречаться с Гродецким. Сегодня же девушка решила привести в исполнение то, что было задумано ею уже больше месяца назад. Зина горела желанием иметь что-либо на память от любимого учителя. Ей было мало того, что Гродецкий поставил ее хозяйкой над всеми этими колбочками, банками, машинными частями, над всей физической комнатой, куда она, не в пример прочим, имела доступ во всякое время. Она решила, вооружившись ножницами, отрезать пуговицу от инспекторского вицмундира, чтобы иметь хотя какой-нибудь предмет от него на память. Для этой пуговицы уже наготове была прехорошенькая коробочка, которую она выменяла на две порции сладкого у «тряпичниц» Лизы Ивановой. В коробочке лежала розовая, сильно надушенная ватка, точно приготовленная для какой-нибудь драгоценной вещи. Оставалось только добыть самую пуговицу. И с этой целью Зина приблизилась к Александру Александровичу в то время, когда он, стоя у машины, пытался привести ее в движение, и протянула вперед дрожащую руку, вооруженную ножницами.
Класс, оповещенный заранее насчет плана ее действий, замер в ожидании.
— Итак, mesdames, вы видите всю несложность свойства механизма подобной машины, где главной двигательной силою является… Ах, что это такое?
Красивый, сочный голос Гродецкого оборвался на полуфразе. Он почувствовал, как кто-то дергает его за фалду вицмундира. Гродецкий обернулся.
— Госпожа Алферова, что с вами? Что с вами, госпожа Алферова?
Бедная Зина! Едва ли когда-либо чье-нибудь лицо имело способность так краснеть, как покраснело лицо Алферовой в эту минуту. Слезы смущения были готовы брызнуть у нее из глаз, в то время как рот улыбался жалкой улыбкой, похожей более на гримасу, нежели на улыбку. В протянутой к учителю руке она, совершенно растерянная, держала пуговицу.
— Вот… Я взяла на память… Только это… Простите меня, — пролепетала она.
— Воля ваша, ничего не понимаю. Ради Бога, объясните, mesdames? — обводя растерянным взглядом аудиторию, спросил Гродецкий.
Легкий шепот пронесся по физическому кабинету.
— Она, Александр Александрович, хотела иметь от вас на память что-нибудь, — послышался голос Тер-Дуяровой.
— А!
Обычно бледное лицо Гродецкого покрылось легким румянцем.
— Так вот оно что! Я очень польщен вашим вниманием, госпожа Алферова, но… Зачем же такое странное, своеобразное выражение симпатий? — произнес он, обращаясь к насмерть переконфуженной Зине. — Я человек небогатый, живу исключительно на жалованье и заказывать себе новые фраки часто не могу. А вы, отрезая пуговицу, могли испортить и самый фрак, неумышленно, второпях, конечно. Во всяком случае, вы напрасно поторопились, — поспешил он добавить при виде несчастного лица Зины, — я уже давно имел в виду поднести вам маленький сюрприз на память в виде электрического фонарика в
Малиновая от стыда, Зина поневоле должна была исполнить желание Гродецкого. Ей хотелось самым искренним образом провалиться сквозь землю в эту минуту. А среди воспитанниц уже проносился легкий чуть слышный шепот:
— Счастливица! Счастливица! От самого Александра Александровича получишь «память»! И везет же этой Зинке!
Но сама Зина, смущенная всем происшедшим, менее всего ощущала удовольствие от будущего подарка. Все еще малиновая от стыда, она низко-низко присела перед инспектором и, пролепетав в забывчивости: "Дорогая моя, мерси. Большое вам спасибо", нырнула под взрыв неудержимого смеха в задние ряды аудитории.
Покачивая головою и улыбаясь, Александр Александрович Гродецкий возобновил урок. Ни он, ни его слушательницы не подозревали о новом сюрпризе, который готовила им всем в конце этого же урока неумолимая проказница-судьба.
— Итак, mesdames, мы видим из всего вышеизложенного и подтвержденного наглядным опытом, произведенным на глазах ваших с электрической машиной, что силы природы, казалось бы, такие непонятные на первый взгляд, имеют свое точное объяснение. Если какое-либо из явлений приро…
Гродецкий не договорил фразы, умолк на полуслове и устремил удивленные глаза на дверь. Взоры всех присутствовавших на уроке физики воспитанниц тоже обратились в том же направлении, и тихое «ах» пронеслось по физическому кабинету. Даже Неточка Козельская, мирно дремавшая в своем уголку, широко раскрыла свои мало выразительные глаза и проронила тихий возглас удивления.
— Таита! Тайночка! Тайна! — пронесся испуганный шепот.
Действительно, это была она. Маленькая белобрысая девочка как ни в чем не бывало своей слабой ручонкой распахнула дверь физического кабинета и, остановившись на пороге его, запихав одну руку в рот и протягивая вперед другую, вооруженную каким-то темным замусленным кусочком съедобного, произнесла:
— А мне пляник дедуська Ефим дал нынче. А у вас нет пляничка?
— Откуда ты, прелестное дитя? — продекламировал Александр Александрович Гродецкий стих из пушкинской «Русалки», обращая на странную посетительницу изумленный взгляд.
Но "прелестное дитя" и не думало удостоить его ответом. Быстро обежали ряды воспитанниц проворные лукавые глазенки Глаши, и она весело вскрикнула, остановив их на хорошо знакомом лице:
— Бабуська Ника, я хоцу к тебе! — и бросилась через всю комнату по направлению к своей любимице.
Со смущенными и сконфуженными лицами сидели воспитанницы, виновато глядя в лицо любимого наставника. Если бы это случилось в присутствии классной дамы, они, не задумываясь, наплели бы целую историю по поводу злополучной и вездесущей "княжны Таиты", случайно снова волею судеб попавшей под институтскую кровлю. Но лгать Гродецкому никто не имел охоты. Его слишком любили и уважали, чтобы желать провести. И вот, словно по общему уговору, с самым решительным видом поднялась с места смуглая, стройная девушка.
— Александр Александрович, — прозвучал бархатный голос черненькой Алеко, и цыганские глаза Шуры Черновой серьезно и торжественно взглянули в самую глубину глаз инспектора, — верите ли вы нам, что мы, ваши воспитанницы, не сделали и не сделаем ничего бесчестного, подлого и дурного?
И сказав это, она замолкла в ожидании ответа. Взгляд Гродецкого в одно мгновение обежал лица присутствующих. Вот они, все эти милые, доверчиво обращенные к нему личики. Все эти черные, серые, голубые, безусловно, честные и открытые глаза. Разве можно усомниться в их правде? Разве можно усомниться хоть раз в честности этих открытых, ясных, еще совсем детских взоров? И, не колеблясь ни минуты, он ответил: