Том 29. Так велела царица Царский гнев Юркин хуторок
Шрифт:
Но — о ужас! — парик очутился на голове вельможи задом наперед, так что его длинная косичка пришлась к самому носу старика и заболталась потешным хвостиком между двух раскрасневшихся щек рассерженного сановника.
Смех за столом усилился. Красавица-девушка упала прямо на стол своей золотистой головкой и громко хохотала, глядя на эту сцену.
Неизвестно, чем бы окончилось все, если бы внимание присутствовавших не было отвлечено новым неожиданным происшествием.
В то
— Где же любимое блюдо ее величества? — грозно насупившись, спросил гофмейстер старика, постукивая об пол своим гофмаршальским жезлом.
— Ваше сиятельство… виноват… случилось несчастье, ваше сиятельство… Я уронил блюдо с кушаньем! Простите, ваше сиятельство, виноват, — ни жив ни мертв лепетал камердинер, едва держась на ногах и трясясь всем телом.
— Что! Это еще что за выдумка! Уронил блюдо! Любимое кушанье государыни! — сурово произнес гофмейстер. — Это непростительная оплошность с твоей стороны. Это целое преступление! И ты будешь строго наказан за него. Знай, что тебя завтра же отрешат от должности, и тогда ты поймешь, что значит небрежно обращаться с кушаньями, изготовленными для ее императорского величества!
И сказав это тихим, но строгим голосом, гофмейстер отвернулся.
Несчастный камердинер затрясся всем телом. Он хотел просить о помиловании, но язык не повиновался ему, губы тряслись, как в лихорадке.
А кругом раздавалась веселая болтовня, звенел смех, сыпались шутки. Никто, казалось, не обращал внимания на эту сцену. Но это только так казалось.
Вдруг Мартын вскочил со своего места, обежал стол и, очутившись лицом к лицу с гофмейстером и несчастным камердинером, заговорил взволнованно и громко:
— Он не виноват! Ей-ей же, не виноват нисколько!.. Милостивый господин, выслушайте меня!.. В горнице мы с братом увидели черта. Ну, как есть черта, только что без рогов и без хвоста, и кинулись бежать от него. Черт же дал мне хорошего тумака… ну, и известное дело, напугал меня до полусмерти. Мы тогда подрали вон из горницы, а тут, как на грех, на пороге встретился этот, — и Мартын бесцеремонно ткнул пальцем в грудь несчастного камердинера, — с блюдом… ну, и того… Блюдо-то кувырком… на пол… плюх! И кушанье тоже… Пар только валит… Мы с Ваней не дураки тоже, вкус понимаем, и того… пообчистили малость. Уж больно вкусно было!.. Хвать да хвать кусок за куском, глядь, ничего и не осталось… Все здорово обчисти ли… а как — и не заметили даже… Виноват-то, значит, я, а он, слуга то есть, нисколько… Уж если кого наказывать, то меня наказывайте, сударь, а его помилуйте… Я его толкнул, блюдо из рук выбил и съел кушанье… потому не пропадать же ему в самом деле?!.
Лицо Мартына приняло такое сконфуженное и простодушное выражение, что нельзя было не рассмеяться, глядя на него.
Полная темноглазая дама, с любопытством следившая за всей этой сценой, весело рассмеялась. Следом за нею рассмеялись и все присутствующие. Особенно звенел серебристым колокольчиком голосок красавицы-девушки, назвавшей себя Лизой.
И сам Мартын весело расхохотался.
— А царицу вы таки оставили без жаркого? — произнесла полная дама, все еще не переставая смеяться.
— Не мы, а я один, так как только я виноват в этом! — вскричал Мартын, смело поблескивая своими красивыми глазами. — Ей-богу же, я один… Пускай так и передадут царице… У вас доброе, хорошее лицо, сударыня, — неожиданно произнес он, обращаясь к полной темноглазой даме, — и, верно, сердце у вас доброе. Попросите же государыню за несчастного слугу, чтобы она его не наказывала. Пусть меня одного накажут… Я один во всем виноват… А брат Ваня тоже нисколько не виноват! Он был со мною только, а блюдо не толкал… Ей-богу! Попросите за бедного слугу, сударыня!
— А ты думаешь, что недобрая царица простит его? — спросила, пристально глядя в лицо мальчика темноглазая женщина, и чуть-чуть улыбнулась.
— Мне кажется, что… что она простит, — отвечал Мартын, задумавшись на минуту. — Неужто она такая сердитая и строгая? — произнес он серьезным и недетским тоном. — Может быть, у этого человека есть дети, и царица, наверное, не захочет погубить несчастных детей бедного слуги, который опрокинул блюдо не по своей вине?
И умные черные глазки мальчика впились в лицо полной темноглазой женщины.
— Ты прав, мой мальчик! — произнесла та ласковым, кротким голосом. — Царица действительно добрая, и она докажет тебе это.
И, обратившись к камердинеру, она добавила громко:
— Будь спокоен, старина, я прощаю тебя.
Камердинер выпрямился, словно вырос, и, в одну минуту очутившись у ног темноглазой женщины, произнес, рыдая:
— Ваше императорское величество! Сохранит вас Господь! Подай вам за вашу доброту, матушка-государыня! Награди вас Бог, царица!
Мартын вздрогнул, в свою очередь насторожился и во все глаза уставился на красивую даму, находившуюся в двух шагах перед ним.
И вдруг по лицу его пробежала нерешительная, растерянная улыбка.
— Значит, вы и есть царица, сударыня? — прошептал он, растерявшись от неожиданности.
— Да, та недобрая царица, которая взяла от вас отца, мои милые дети, и которая возвратит вам его снова! — произнес в ответ милый, ласковый голос.
— Что? — воскликнул Мартын не своим голосом. — Значит, наш батюшка жив! Значит, не погубили его?!
Вместо ответа полная дама громко ударила в ладоши и, обращаясь к подбежавшему лакею, сказала:
— Пригласите сюда графа Карла Скавронского.
Лакей низко поклонился и направился в другую комнату. Спустя несколько минут двери широко распахнулись, и высокий человек в богатом, расшитом золотом камзоле вошел скорой походкой в залу.
— Батюшка! — вскричал Мартын, пристально взглянув на вошедшего, и со всех ног кинулся ему навстречу.
— Дети мои дорогие, жена! Вы здесь! О, как я счастлив! — воскликнул высокий человек.
— Карл, муж мой!.. — послышался отчаянный возглас Марии Скавронской. И в ту же минуту Карл Скавронский прижал к груди жену и обоих сыновей, бросившихся в его объятья.