Том 3. Грабители морей. Парии человечества. Питкернское преступление (с илл.)
Шрифт:
Надод с ужасом следил за этой операцией.
Вдруг он увидал, что Грундвиг сунул в жаровню нож, который в несколько минут накалился добела.
— Свяжи этому негодяю ноги, — приказал Гуттору старик.
Гуттор поспешил исполнить приказание.
— Что значит эта шутка? — еле выговорил Надод, щелкая от страха зубами.
Никто ему не ответил.
Накалив нож, Грундвиг вынул его из жаровни и, зажав в руке, подошел к Надоду, который обезумел от ужаса и вскочил на ноги, чтобы убежать, но железная рука Гуттора удержала его, и несчастный
— Сжальтесь, — пробормотал он. — Я буду говорить.
— Что, брат? Поумнел? — сказал Грундвиг, саркастически смеясь. — Выслушай же меня еще раз. Тебя зовут Красноглазым. Даю тебе честное слово, что тебя станут называть Безглазым, потому что я выколю тебе последний глаз, так как убивать тебя не стоит — это было бы слишком жалкой местью… Итак, ты предупрежден. Многого от тебя я не потребую — отвечай мне только: да или нет, и помни, что я все знаю, и потому лгать будет бесполезно: правда ли, что Фредерик Бьёрн не утонул, как ты утверждал это?
— Действительно, Фредерик Бьёрн не утонул, но я не знаю, жив ли он теперь.
Раскаленное железо снова приблизилось к лицу бандита.
— Клянусь именем матери, единственного существа, которое я люблю! — вскричал в испуге несчастный. — Я правду говорю.
В этом восклицании звучала правдивость. Грундвиг остановился.
— Объяснись, — приказал он.
— С детства я ненавидел Бьёрнов за их могущество, за их богатство, за их удачу во всем. Мне хотелось причинить им какое-нибудь зло. Однажды, прогуливаясь с мальчиком в лодке по фиорду, я отдал Фредерика неизвестным людям, приехавшим на великолепной увеселительной яхте.
— Как же ты это сделал?
— Я сказал, будто бы мы сироты и мне нечем кормить братишку.
— Негодяй!.. А как назывался корабль?
— Не заметил.
— Флаг у него какой был?
— Датский, насколько помню.
Грундвигу хотелось крикнуть:
— Лжешь, негодяй! Ты отлично знаешь, что капитан Ингольф и Фредерик Бьёрн — одно и то же лицо!
Но он удержался, желая допросить бандита еще.
— Значит, ты с тех пор никогда не видел Фредерика?
— Где же мне было его видеть? Вы меня так жестоко прибили, что я долго боролся со смертью и выздоровел лишь благодаря заботливому уходу за мной моей матери. Когда же я потом ушел из Розольфсе, где я мог найти мальчика, не зная сам, кому я его отдал?
— Он прав, — тихо заметил Гуттор.
— Это верно, — согласился Грундвиг, — но если Фредерик командует «Ральфом», то какими судьбами они встретились?! Это странно.
Допрос продолжался.
Надод, не боявшийся смерти, предпочел сказать всю правду, только бы не лишиться зрения.
Действительно, сделавшись слепым, он уже не мог бы мстить, тогда как он был убежден, что все равно к нему на выручку скоро явятся его товарищи-бандиты.
Мы не станем повторять то, что уже известно читателю. Скажем только, что Надод откровенно во всем сознался, рассказал о том, как «Грабители» предприняли нападение на Розольфсе,
Последнее наполнило сердце Грундвига чрезвычайной радостью, так как теперь он нашел оправдание капитану Ингольфу, который, как офицер, не мог не повиноваться приказанию начальства.
Под конец допроса Гуттор и Грундвиг пришли в совершенный ужас, когда узнали, каким образом погибла несчастная леди Эксмут со всем семейством: все они были утоплены в море по приказанию адмирала Коллингвуда, который во что бы то ни стало желал наследовать титул и поместья своего старшего брата, мужа Леоноры.
Что сказали бы Гуттор и Грундвиг, если б они знали, что адмирал Коллингвуд явился с эскадрой в Розольфсе? Но они ушли из замка раньше прибытия англичан.
Наконец, все Бьёрны не знали, что Коллингвуд — родной брат герцога Эксмута. Покойный герцог был в ссоре с братом давно, и в его доме запрещено было произносить имя адмирала.
После ужасной катастрофы, лишившей Черного герцога его любимой дочери, Харальд не имел никаких сношений с родными зятя и не знал, что герцогу Эксмуту наследовал родной брат, который был убийцей его, а также его жены и детей.
Взволнованные всем услышанным, Грундвиг и Гуттор взяли друг друга за руки и поклялись жестоко отомстить всем тем, кто так или иначе был причастен к этой гнусной и ужасной драме.
XXIV
ОКОНЧИВ СВОЮ ИСПОВЕДЬ, НАДОД ВПАЛ в совершенно угнетенное состояние духа.
При всей своей низости он был вполне храбрый человек, и, не приди Грундвигу дьявольская мысль лишить его зрения, не убивая его, он не побоялся бы никаких пыток и не раскрыл бы рта. Но лишиться зрения значило для Надода лишиться возможности отомстить, а месть Бьёрнам сделалась единственной страстью этого негодяя. Вот почему он решил признаться. Потом, постепенно увлекаясь, он начал как бы похваляться, как бы кокетничать своей преступностью. Ему доставляло удовольствие следить по выражению лиц своих слушателей, какое впечатление производит на них этот ужасный рассказ.
Вдруг, когда он только что окончил свою исповедь и собирался потребовать от Грундвига и Гуттора исполнения их обещания, раздался сильнейший стук в дверь башни.
Надод встрепенулся в душе, но ни один мускул не дрогнул на его лице.
Кто бы это мог быть так рано? Убийцы Гленноора? Но нет, едва ли бы от них можно было ожидать такой прыти. Не Харальд ли хватился своих служителей и послал искать их?.. Во всяком случае, надо было сначала узнать, кто стучит. Этого требовала самая элементарная осторожность. Но наши норландцы были люди не робкого десятка.