Том 3. Грабители морей. Парии человечества. Питкернское преступление (с илл.)
Шрифт:
— Кто ты такой? — спросил, видимо смущаясь, герцог.
— Я Надод, твой бывший крепостной, по прозванию Красноглазый. Из-за твоей жестокости я сделался существом, внушающим отвращение всякому, кто на меня ни посмотрит. Узнаешь ли ты меня?
Все бросились к бандиту, чтобы заставить его замолчать, но Харальд жестом отстранил их. Сын был ему возвращен, и теперь в сердце герцога было место лишь для сострадания и прощения. Надода он после наказания ни разу не видел и был чрезвычайно взволнован последствиями своего приговора.
—
— Кто тебе сказал, что ты осужден на смерть? — промолвил герцог.
— Разве ты не видишь, как твои холопы крепко связали меня? Даже веревки в тело впились.
— Развяжите его! — приказал герцог.
— Ваша светлость, не делайте этого! — взмолился подошедший Грундвиг. — Он собирался ограбить замок, а нас всех перерезать.
— Я хотел отомстить за себя, за свою мать, умершую от горя и нищеты.
— Развяжите его! — повторил герцог тоном, не допускающим возражений.
— Ваша светлость!.. Герцог мой дорогой! — возражал Грундвиг. — Ведь он замешан в убийстве нашей…
Герцог не слушал. Он был занят своими собственными мыслями и бормотал про себя:
— Сын мне возвращен… Довольно крови пролито… Не надо больше… Нынешний день да будет днем прощения…
Так как никто не спешил повиноваться, то он сам разрезал веревки, которыми связан был пленник.
Надод с удивлением поглядел на Харальда. При всей своей черствости злодей был тронут таким великодушием, но только на одну минуту. Прежняя злоба сейчас же вернулась к нему во всей своей силе.
О своем собственном преступлении злодей не думал, а между тем что может быть ужаснее — похитить у отца с матерью их любимого сына? Он не подумал о том, как старик почти четверть века оплакивал своего погибшего первенца.
Харальд вырвал листок из записной книжки, написал на нем несколько строк и отдал Надоду.
— Возьми вот это и уходи… Да поскорее, а то я не ручаюсь за своих людей. Постарайся сделаться честным человеком.
Красноглазый прочитал:
Банкирскому дому Рост и Мейер, во Франкфурте.
По предъявлении извольте заплатить немедленно сто тысяч ливров.
Надод был озадачен, но через миг ненависть вспыхнула в нем еще сильнее. Он с презрением бросил бумажку на пол и выбежал вон.
Гуттор бросился было за ним.
— Ни с места! — прикрикнул на него герцог.
С минуту богатырь постоял в нерешительности. В первый раз в жизни он готов был возмутиться, но Харальд пристально устремил на него свой холодный и ясный взгляд, и кончилось тем, что Гуттор покорился. Он пошел к Грундвигу, сердито бормоча:
— Попадись он мне только лицом к лицу!.. Герцог с ума
Черный герцог медленно окинул взглядом всех присутствующих. Ни в ком, не исключая и сыновей своих, не встретил он одобрения своему поступку.
XXVIII
С СИГУРДОВОЙ БАШНИ ОТКРЫВАЛСЯ великолепный вид на окрестности. Не желая порицать отца, Эдмунд медленно поднялся по лестнице, чтобы там, наверху, хоть немного успокоиться, созерцая величественную панораму. Слева сверкала ровная темно-зеленая гладь спокойного в эту минуту моря, а направо отливала изумрудами зеленая равнина скога. Надо всем этим синело необъятное небо, по которому заходящее солнце разливало золотисто-розовый свет. По всему своду тянулась широкая радуга, символ мира и успокоения. Один конец ее, казалось, затирался в высокие ледники Лапландии, а другой погружался в успокоенный океан — там, где он сливался с небом.
К Эдмунду мало-помалу присоединились на башне все прочие; только Олаф остался с отцом, который сидел в кресле и мечтал, подперев голову руками. По примеру отца молодой человек собирался отдаться опасной дреме.
Чья это тень появилась вдруг под портиком башни, собираясь войти туда и оглядываясь по сторонам рысьими глазами? Вот она, нагнувшись, крадется вдоль стены, точно дикий зверь, готовый броситься на добычу… Вот она внезапно выпрямилась…
Негодяй Надод! Что тебе надобно?..
В один прыжок очутился он возле Черного герцога и ударом топора рассек ему голову. Герцог упал, даже не вскрикнув.
Олаф вскочил, удивленно и растерянно озираясь кругом. Он не успел позвать на помощь и сам упал рядом с отцом бездыханной массой.
Наверху никто ничего не слыхал.
— Вот и два! — прорычал Красноглазый, обходя залу, словно тигр, отыскивающий, не будет ли для него новой добычи.
Не найдя ничего, он бросил свой окровавленный топор, выбежал из башни, отвязал лошадь Харальда, вскочил на нее и вихрем помчался в ског.
С террасы на башне раздался страшный крик. Все бывшие там вперегонки кинулись вниз по лестнице.
Из всех окрестных кустов повыскакивали люди, отвязали розольфских лошадей и, сев верхом, помчались вслед за своим атаманом.
Первые прибежавшие в залу подняли отчаянный крик, острой болью отозвавшийся в сердцах тех, которые еще не успели сойти с вышки. А спустившись, они остановились, как вкопанные.
— Отец! Бедный мой отец! — вскричал Эдмунд, бросаясь на труп Харальда.