Том 3. Московский чудак. Москва под ударом
Шрифт:
Где закон, охраняющий ценную жизнь замечательной этой машинки природы? И есть ли закон, если жизнь этой личности определяется сетью ничтожных по ценности, страшных по цели интриг: ведь Ивана Иваныча, как национальную, даже как сверхнациональную ценность должны б заключить в семибашенный замок из кости слоновой, таскать на слонах, окружив самураями: математический богдыхан, далай-лама, микадо!
Так думаем вовсе не мы, — Исси-Нисси…
А он, между нами сказать, — под оглоблями бегал: де-ла-с!
Василиса Сергевна скрылась.
— Хотите, пройдемте-с по садику?
Наденька с Нисси — прошли; над просохом серебряным встали:
—
И листьями стали средь листьев.
— Вам папочка нравится? — Надя спросила. Японец, добряш, — просиял:
— Оссень, оссень!
Профессор Коробкин был идолом для Исси-Нисси; приехал устроить ему превосходное капище он; в этом капище видел Ивана Иваныча твердо на камне сидящим, на корточках, твердо литые два пальца поставившим перед литой, златой мордой: в халате златом!
Азиат!
Щебетливые скворчики вдруг обозначились: в кустиках: а сквозь орнамент суков прогрустило апрельское небо: в распёрушках белых.
8
Профессор схватил плоскополую шляпу и в шубу медвежью впихнулся (зачем не в пальто?) с рукавом перепродранным (что ж не подшили?): под руку подцапнул японца; из двери с ним выскочил взбочь; тартарыкнув по скользким ступенькам, почти что свалился с японцем на полупроталый ледок.
Здесь опять отвлекусь рассужденьем.
Касаются эти ученые, точно кубарики, пущенные пятилетним младенцем, под цоканье очень опасных копыт, — как-то зря: в заседаньях, на кафедрах, — рыба в воде: все движенья — ловки, своевременны, стильны, изящны: а здесь, средь прохожих, кубарики эти — нелепейше вертятся: только одно поврежденье — себе и другим.
И еще скажу: вид знаменитых ученых на улице, если не тащит их слон на спине, — примененье предметов, полезнейших в сфере одной, — бесполезное к сфере, ну, скажем, гулянья: такой точно вид, как, опять-таки скажем, термометра, употребленного при ковырянии носа орудием расковырянья: термометр — сломается; нос — окровавится колким осколком стекла; ртуть — просыплется: ни — ковыряния носа, ни — температуры! А, впрочем, коль нос ковырять с осторожностью, можно, пожалуй, для этого взять и термометр.
Можно с большой осторожностью, — даже с ученым пойти: прогуляться.
Профессор тащил с горяченьем японца; бедняга едва поспевал; в его жестах была непонятная задержь: наверное, двигался так манекен.
За забориком — издали — пели:
На улице нашей Живет карлик Яша.Над крышами быстро летели сквозные раздымки: и вдруг просочилося солнце сияющим и крупнокапельным дождиком; и обозначился: мокрый булыжник.
— Арбат-с!
— По Арбату проехался Наполеон, да — бежал, чорт дери…
— Мы Москву ему в нос подпалили! — показывал он на свое своеумие русского духа.
Таким разгуляем шагал, молодяся всем видом.
— Артур бы не сдали-с [87] : изволите видеть, — тут Стес-сель [88] …Один Кондратенко [89] русак, да его разорвали гранатой… А то бы — он вас…
— У нас тозе золдат: холосо…
87
Порт-Артур —
88
СтессельАнатолий Михайлович (1848–1915) — царский генерал, комендант крепости Порт-Артур во время русско-японской войны 1904–1905 гг.
89
КондратенкоРоман Исидорович (1857–1904) — генерал-майор, один из руководителей и герой обороны Порт-Артура. Погиб в бою в декабре 1904 г.
Но профессор нахмурился: не понимает японец! Последний поглядывал с задержью, мучаясь чем-то своим.
Постояли под Гоголем: свесился носом; прошлись по Воздвиженке; тут, подмахнув рукавом (на нем задрань висела), профессор сказал с наслаждением:
— Кремль-с!
— Кремлевские стены…
Не видя, что Нисси оливковым стал и давно уже пот отирал, он тащил его дальше:
— Музей исторический: великолепное зданье! Японец чеснул загогулиной тросточки в Думу:
— Не это-с, а — то-с… Не туда-с… Как же это вы, батюшка: это же — Дума: Музей исторический — то-с!
Но японцу не нравился стиль: и профессор сердился:
— Япошка!
— Завидует!
Был Исси-Нисси в Париже, в Берлине, в Нью-Йорке; готический стиль ему нравился: русский — не нравился. Встала слепительность, в синеполосую твердь:
— Храм Спаситель [90] !
Не видел он в местах умеренных поползновенье на что-то японца:
90
Храм Христа Спасителя— один из крупнейших храмов старой Москвы; построен в 1838–1883 гг. в память Отечественной войны 1812 г. Разобран в 1930-е гг. в связи с реконструкцией Москвы.
— Зайдем? И — зашли.
— Это вот богоматерь, — с младенцем: картина прекрасная, очень…
— Видал Лафаэль…
— Верещагин писал…
И, не давши опомниться, — в купол: перстом:
— Саваоф [91] !.. Потрясающий нос — в три аршина, а кажется маленьким…
Головы оба задрали: и долго смотрели — молчком:
— Нос — с профессора Усова списан: не с Павла Сергеича списан, а — дело ясное: списан с Сергей Алексеича, втора — да-с — монографии «Единорог: носорог»…
91
Саваоф— в Библии одно из имен бога, выражающее идею воинственной силы, всемогущества.
А на скверике кустики вспучились, бледные, — добелу: перепушилися чуть желтизною: там — зелени из бледно-розовых, бледно-сиреневых почек.
Прошлись вдоль реки.
На реке появились весной рыболовы с закинутой удочкой: вот проюркнет рыботек, — поплавок сребродрогнет, взлетит: только червь извивается: отлепетнула струей среб-робокая рыба; юркнула и — взвесилась темной спиною в зеленой водице; а наискось, над рыбо-розово-серой, зубчатой стеною Кремлевскою — башни: прохожее облако, белый главач, зацепилось за цапкую башню; и, став брадачом, отцепилось, теряясь краями.