Том 3. Очерки и рассказы 1888-1895
Шрифт:
— Осторожный же вы.
— По нынешним временам нельзя.
В это время на двор въехала телега с хлебом.
— Ты что? — крикнул Юшков мужика.
— Хлеб надо? — спросил тот.
— Рожь?
— Знамо, рожь.
Юшков подошел к возу.
— Покажи.
Крестьянин нехотя стал разворачивать полог. Юшков быстро запустил руку в воз и вынул из глубины горсть ржи.
— Сыровата, — сказал он, осматривая зерно и пробуя его в зубах.
— По нынешним временам суше не будет, — уверенно ответил мужик.
— Ну, ладно, — подожди здесь, пойду
Юшков и я пошли. Когда мы входили в комнату, крестьянин решил следовать за нами и не спеша, уверенною походкой направился к калитке.
Я заметил, что Юшков замедлил шаги, стал рассеянно отвечать на мои вопросы и внимательно, но незаметно начал следить за мужиком. Я скоро понял, в чем дело. Чуть только крестьянин отворил калитку, как громадная цепная собака с страшным лаем, выскочив из конурки, которую я не заметил при входе, набросилась на мужика.
— Ай-ай-ай! — закричал благим матом крестьянин, мгновенно отскакивая за калитку.
— А я тебе что ж сказал: чтоб ты подождал? — с невинною миной спросил Юшков. — Так ведь шутя и без носу останешься.
— А хай ей, проклятой, чтоб она подохла! — выругался в утешение себе крестьянин, направляясь к возу.
— Другой раз не пойдешь самовольно, — говорил Юшков, всходя на крыльцо, — и другим закажешь.
Комнаты в квартире Юшкова были низенькие, но чистые; воздух спертый; пахло лампадным маслом.
— Милости просим, — указал он на приемную. Эта комната аркой делилась на две: в одной стояла в чехлах гостиная мебель, в другой помещалась столовая. Гостиная мебель была на европейский манер.
— Прошу садиться, — говорил Юшков, — а я пока распоряжусь едой.
Когда Юшков возвратился, он прежде всего вынул из буфета прибор для определения веса хлеба и внимательно взвесил принесенный с собой образец ржи. Потом, взяв карандаш и бумажку, он сделал какой-то расчет, позвал человека и сказал:
— Иди к тому мужику и скажи, что в городе ему за хлеб дадут 52 копейки. Извоз до города 8 копеек, остается 44 копейки. Если хочет за 46 ссыпать, пусть ссыпает, нет — пусть уезжает. Больше ничего не прибавлю; 2 копейки против города прибавляю за чистоту.
Человек ушел, а Юшков наблюдал в окно. Вот посланный подошел к крестьянину, что-то сказал ему, крестьянин сердито махнул рукой, подошел к лошади и за повод повел ее за ворота.
— Скатертью дорога, — сказал Юшков, отходя от окна. — Вы думаете, он уедет? Ничуть не бывало! Выедет за ворота и будет ждать, не пошлют ли за ним. Хитрый народ! Он лучше меня знает городскую цену и знает, что я ему правду сказал. Постоит и отдаст. Все ж таки я доволен. Лет шесть тому назад, как я поселился здесь, они возили мне такой хлеб, что хоть свиньям его бросай, а потихоньку я приучил их очищать хлеб. Вот посмотрите, — такого хлеба в город не повезут.
Хлеб действительно был чистый. На мой вопрос, как он додумался до сплава по Соку, Юшков сказал:
— Нужда додумалась. Доняли меня городские горчишники. Дай-кось, думаю, съезжу в Рыбинск. Повез небольшую партию, узнал дорогу, — ну, и начал возить. А тут и насчет Соку
— И выгодно?
— Когда не выгодно: против городских-то горчишников на 6 копеек дешевле. Цена за провоз до Рыбинска та же, что из города, что отсюда — 6 3/4 копейки с пуда со страховкой, со всем уже.
— Это, значит, от меня, — сказал я, — выйдет вот что: к вам 7 копеек, да до Рыбинска 6 3/4, итого 13 3/4 копейки, теперь же я только до города плачу 15 копеек, а на 1200 верст дальше буду платить на копейку с 1/4 дешевле — ловко!
— Ну, а если бы я предложил себя к вам в компанию по доставке хлеба в Рыбинск? — спросил я Юшкова, когда мы сидели за чайным столом.
— Что же? С моим удовольствием. Вам как угодно — на комиссию мне хлеб дать или самим отправлять? Если на комиссию, я возьму с вас 3 копейки с пуда. Если хотите участвовать во всех расходах и быть самим отправителем, я возьму с вас 1/2 копейки.
В мои планы входило быть участником, что я и объяснил Юшкову.
— Я желал бы, — сказал я, — сделать опыт. Если бы он удался, то, может быть, удалось бы вместе с вами организовать большое дело. Мы бы брали хлеб на комиссию и покупали бы его. Если бы дело пошло, мы могли бы устроить что-нибудь вроде американских элеваторов, выдавая под хлеб ссуды, а после продажи додавали бы остальное, удержав себе комиссионный процент.
Я рассказал ему в общих чертах устройство элеваторов в Америке.
Он внимательно слушал и высказал большое сочувствие моей идее.
— Я вот и не знал, как в Америке ведется это дело, а и у меня устроено так же, как у них. Например, хоть очистка хлеба. Вы думаете, я как купил хлеб, так и везу его? Нет. У меня каждый хлеб доводится до натуры. А что ж эти горчишники? Хороший хлеб — вали, плохой — туда же, сухой, сырой — все в одно место. Этакую кашу свалит — он у него и подопреет и слежится. Ему что? Лишь бы гривенник на пуд сорвать, а там хоть трава не расти. Этакое животное — ив голову себе не берет, что он подрыв всему нашему делу за границей делает. Я считаю, что с нашим хлебом заминка за границей только от нашей халатности идет.
— Совершенно верно, — сказал я. — Вы знаете, например, факт, что в Штеттине существует масса элеваторов, которые делают то, что вы делаете, то есть русский хлеб сортуют, отбросы продают по той цене, по какой хлеб у нас покупают, а очищенный хлеб вдвое дороже.
— Ну вот, — подхватил Юшков. — А провоз этого отброса через всю Россию — тут опять накостим на четверть на худой конец пятьдесят копеек, а то, что этим цена на хлеб совсем другая выходит — это чего стоит?