Том 3. Очерки и рассказы 1888-1895
Шрифт:
— На общих основаниях — с удовольствием, — ответил я.
— Позвольте, сударь, не идти на контракт. Уж вы лучше дальнюю земельку перепустите за нас.
— Нет, не дам.
— Ведь, странним же сдаете, чем же мы хуже? За нами деньги не залежатся, хоть за весь год вперед отдадим.
— Не в деньгах сила. Без контракта вы пошли мутить народ, сегодня здесь, завтра перебираться. Насмотрелся я. А вот как сядете на контракт, у вас одна думка и будет.
— Да нам что мутить-то? Каждый как знает, так и живет. Народ-то уж по-твоему наладился — и бог с ними.
Сознательно или бессознательно они попали в самое больное мое место, — мысль, что я лишил их некоторым образом родины часто не давала мне покою.
— Не могу я ничего сделать. Придумайте что-нибудь другое, а земли я вам сдавать не буду, — соблазн другим.
Несколько раз приходили богатые, и ничем наши разговоры не кончились.
— Ну, дозвольте нам так, — предложил раз Чичков, — станем мы жить на деревне, скотину дозвольте нам пасти на вашем выпуске, а землю станем мы брать на стороне у соседних помещиков.
Задумался я.
— Что ж, на это я согласен. Насчет выпуска со стариками поговорите, — это до меня не касается. Деревня позволит — и я согласен.
С деревней у них дело скоро сладилось: пять ведер водки и по рублю со скотины за лето.
— Ведь они лучше вашего вышли, — говорил я князевцам, узнав про сделку.
— Знамо, лучше.
— Да как же так? Опять они вам сели на шею. Теперь за них вы будете работать.
— Чего будешь делать? Стали просить — подали по стаканчику, в голове зашумело, раздразнились, потянулись за водкой и пропили выпуск.
— Вы точно малые дети; как же вам не стыдно?
— Дети-то оно дети, да и без них-то нельзя. Вот, к примеру, жнитво: ты нам не сдаешь, а они уж сдачу открыли.
— Как! Сдают?
— Сдают.
— Почем?
— По три рубля.
— Да ведь летом жнитво десять рублей.
— Да лето-то далеко, чего станешь есть?
— Ну, так вот что: и я сдавать стану жнитво; сейчас пять рублей, а летом остальные, а рубль против цены, какая будет меньше.
Почти все мужики забрались у меня жнитвом.
— Ну что, перестали у богатых брать?
— Которые перестали, а которые берут.
— Да какой же расчет? Почему же не у меня берут?
— Потому что у тебя взяли уже. Это по другому разу.
— Как же вы успеете?
— Успеем, бог даст.
— А если не успеете?
Мужики смеются.
— Сперва ты поневолишь, потом за свое, бог даст, живы будем, примемся, а там, что поспеем, и на них поработаем, а что не успеем — до будущего года. Вот с тобой деваться некуда, а с ними беда не велика: хочу выжну, а не хочу — что он со мной поделает?
— Работ не станут давать.
— К другому пойдем. Много их, охотников на даровщину.
Я спохватился, но уже было поздно, что сделал ошибку, разрешив богатым снова поселиться в Князеве.
Крестьяне в этом отношении мало думали о будущем: они, что могли, брали у меня в долг, а когда я отказывал, шли к богатеям. В результате
— Работаем как лошадь, а толков никаких; так, в прорву какую-то идет. Хуже крепостного времени выходит.
— Да ведь за каждую работу вы сполна же получаете. Сами же вперед берете; сами говорите, что есть нечего.
— Конечно, сами. Другой раз и ничего, а другой раз так, зря, возьмешь деньги, изведешь их без пути, а потом и поворачивайся, как знаешь. Хоть, к примеру, извоз. Целую зиму скотину, себя маешь, а что у тебя заработали? — и за землю не наверстали.
— Зато же у вас строения новые.
— Новые-то новые, да их есть не станешь, как нужда придет. Опять с урожаем подшиблись: считали — ни бог весть сколько, засыпемся хлебом, а он-то на пятьдесят пудов обошелся.
— Кто ж тут виноват, что хлеб погнил?
— То-то оно и есть, что мы-то своим грешным умом и так и сяк, а забываем, что над нами-то бог.
— Да при чем тут бог?
— А вот и при чем. Мы-то его знать не хотим, а он-то нас знает. Ни один волос без его воли не упадет с нашей головы. Так-то, сударь, — укоризненно заканчивал какой-нибудь Елесин.
— Наладила сорока Якова. Да что ты плетешь, куда надо и не надо, имя божие? — говорил я горячась. — Заповеди забыл: «Не приемли имени Господа твоего всуе»; ты ведь по всякому пустяку, по всякой глупости треплешь имя его. Тебе охота на печи валяться, жить хуже всякой свиньи, оправдать себя охота, ты и приплетаешь его святое имя к своим грешным делам. Вместо того чтобы работать, поскорее выбиться из своей нужды, ты только и выдумываешь, как бы от работы отвертеться. Я ли для вас не рвусь пополам? Как какая работа — цена у меня вдвое против людей, а, напротив, как землю продать, лес ли, против меня нигде дешевле не сыщешь. Благодать, значит, благодарить бога надо, а вы что делаете? Вы ропщете, а больше этого греха нету. Да и за что ропщете, — хуже вы против людей живете? Не спокоен ли каждый из вас теперь, что, случись беда, нужда — помощь вам всегда готова!
Мужики успокаивались, но при удобном случае опять начинался разговор на ту же тему.
— Эх, запрег ты нас, сударь, как поглядишь, со всех сторон, то есть некуда, некуда мотнуться. Как есть на всю неделю припасена работа. Тут в извоз, хочешь не хочешь, поезжай; приехал — ни чем отдохнуть, навоз вези; свез навоз — опять айда в извоз. Что за беда! Бывало, зиму-зимскую на печи лежали, горя не знали, а тут, почитай, все с отмороженными носами ходим. Ты гляди: буран ли, мороз ли, а ты все неволишь: айда да айда!
— Я и сам не сижу сложа руки, хоть и мог бы по своим достаткам с печи не слазить, — бог труды любит.
— Да уж ты-то заботливый. Мы и то калякаем: везде его хватает. Споначалу думали, станем мы тебя за нос водить, а заместо этого ты же нас впрег так, что ни туда, ни сюда. А богатеи только посмеиваются. Вы, бают, теперь на барщине; только заместо трех дней всю неделю, почитай, работаете.
— А вот станут они мутить, я с ними много не буду разговаривать. Так и передайте им.