Том 3. Повести, рассказы и пьесы 1908-1910
Шрифт:
— Дождались. Ага! Скоро, скоро. Танцуйте, проклятые!
— Да здравствует Смерть!
Смерть снова встает и серьезно кланяется. Шум несколько тише.
Председатель, с ярко горящими пятнами румянца на скулах, жмет руку Царю Голоду.
— Спасибо, Отец.
— Много прольешь ты крови, сынок.
— Много, Отец.
— Танцевать!
Восторженный визг.
— Я буду много кушать!
— Танцевать!
— Музыка бесплатная.
— Пока внизу.
— А там и наверх!
Председатель (вскакивает
Радостный визг.
А что вы скажете, Отец?
Царь Голод (громко). Да. Они танцуют — будем танцевать и мы. Сольем наше веселье — пусть пляшет вся земля! Танцуйте, дети!
Голоса.Танцевать! Берите дам!
— Пусть Отец дирижирует.
— Отец, Отец!
Хохот. Обступают Отца. Он, также смеясь, добродушно отнекивается. Получается дикое сходство с обыкновенной мещанской вечеринкой.
Царь Голод.Да я и танцевать-то не умею. Ей-богу! Постойте, постойте, постойте, куда тащите старика.
Голоса.Просим. Отца! Отца!
Царь Голод.Вот разве она? (Указывает на Смерть.)
Смерть (сердито). Убирайся!
Голоса.Ну, пожалуйста, ну, милый, ну, Отец.
Царь Голод.Ну, хорошо. Ну а за даму можешь быть?
Смерть.Да — это могу.
Музыка вверху играет кадриль. Становятся в пары. Царь Голод со Смертью.
Царь Голод.Retournez. La premiere figure! Commancez [82] .
Все танцуют ухарски, с вывертами, с гиканьем, с громким притоптыванием ногами. Смерть вначале несколько жеманится и томно кладет голову на плечо к кавалеру, но постепенно расходится и начинает канканировать.
82
Повернитесь. Первая фигура! Начинаем (франц.).
(Громко.)Смерть, Solo!
Все с хохотом останавливаются, и Смерть танцует одна. С совершенно серьезным и неподвижным лицом, оскалив белые зубы, она стоит на одном месте и выделывает ногою, слегка приседая, два-три движения, выражающие ее крайнее веселье. Голову она кокетливо и медленно поворачивает со стороны в сторону, как бы обливая всех мертвым светом белых оскаленных зубов. Вначале на нее смотрят со смехом и даже слегка аплодируют, но постепенно смутный страх овладевает всеми и гасит голоса. Безмолвие. Внезапно в углу вспыхивает ссора. Крики, голос Председателя.
— Оставь мою даму!
—
— Прочь!
— Не смей бить.
— Ага, ты так!
— Убью. Кто это? Стойте! Стойте!
Общая свалка. Громкий стон и проклятие. Кто-то грузно падает. Из расступившейся толпы выходит Председатель, со злобно оскаленными зубами, в руке нож.
— Ну, кто еще? (Оглядывается назад). Выходи.
— Нашел дурака.
— Кого это, а?
Царь Голод (покровительственно). Ты что же это своих?
Председатель (бледно улыбается). А разве есть свои?
Смерть (мрачно). Да — и потанцевать не дадут.
Крики. Танцевать! Отволоките его в сторону. Ого-го-го-го!
Беспорядок. Бессмысленные выкрики, шум, дикий продолжительный свист.
Опускается занавес.
Картина третья
Суд над голодными
Подобие судейской залы.
Налево наискосок, вполоборота к зрителям, сидят за столом Судьи. Стол находится на возвышении и покрыт черным сукном; атрибуты судопроизводства: голый подержанный череп, закапанный слегка чернилами и стеарином, небольшая игрушечная английская виселица и высокая четвертная бутыль с красным, как кровь, вином. Судей пятеро, председательствует Царь Голод; все Судьи одеты в черные мантии и пышные напудренные парики. Двое по бокам Царя Голода необыкновенно худы и тощи, с длинными, вытянутыми до чрезмерности лицами; и рты у них похожи на перевернутую букву V; следующие два чрезмерно толсты, бочкообразны, сонны, и рты у них кружочками, напоминают верхушку задернутого кошелька.
Внизу, за маленьким столиком, согнувшись, Секретарь с необыкновенно большим гусиным пером.
У задней стены, на возвышении, пюпитр, за которым сидит неподвижно Смерть.
Занимая весь правый угол картины, ближе сюда, отделенные от суда низенькой решеткой, помещаются на удобных скамейках и в креслах Зрители.
Все они одеты как на бал: женщины в пышных платьях, сильно декольтированы, украшены драгоценностями: жемчужные колье, бриллиантовые диадемы, золото; у одной из них. Миллионерши, пальцы до самых ногтей унизаны перстями. Только одна девушка, хотя и декольтированная, но одета очень просто, в черном, открытом платье. В общем, женщины красивы и породисты, за исключением двух старух, одетых также пышно, и притом одна из них в ярко-красном.
Мужчины во фраках и сюртуках, тщательно выбриты и причесаны у парикмахера, благообразны и чисты. У Профессора, например, седые кудри необычайной белизны и вообще вид патриарха. Есть толстые, из коих один, с огромным животом, еле помещается в кресле и постоянно засыпает. Трое юношей: один, глупый, с моноклем и выражением восторга на прыщавом лице; другой равнодушный, пресыщенный; третий с пышными черными волосами, демонической внешностью и выражением на лице мировой скорби.
Все указанные свойства, как толщина, так и худоба, как красота, так и безобразие, достигают крайнего развития.