Том 3. Рассказы 1896-1899
Шрифт:
— Вот те крест!.. убей меня гром! — с силой побожился избитый красавец.
Каин подвинулся ещё ближе к нему и ещё понизил свой голос.
— Вы знаете, как хорошо мне жить? Вы знаете это, да? Разве — извините я не терпел от вас побоев? И разве вы не смеялись над пархатым жидом? Что? Это — правда? А! Вы извините мне мою правду, вы поклялись. Не сердитесь! Я только говорю, что вы, как и все люди, гоняли жида… За что, а? Разве жид не сын бога вашего и не один бог дал душу вам и ему?
Каин торопился, бросал вопрос за вопросом, не ожидая ответов на них; в нём вдруг заклокотали все те слова, которыми он отмечал в своём
— Слышь, Каин, — глухо сказал он, — брось это! Я тебя… ежели я тебя пальцем теперь трону… или кто другой — разобью в куски! Понял?
— Ага! — торжествуя, вскричал Каин и даже чмокнул языком. — Вот! Вы предо мной виноваты… извините! Не рассердитесь на меня за то, что знаете, что виноваты предо мной! Я говорю — виноваты, но ведь я знаю, о! я знаю, вы меньше других виноваты!.. Я понимаю это! Все они только на меня плюют своей скверной слюной, вы же — на меня и на всех их! Вы многих обижали хуже, чем меня… Я тогда думал: «Вот этот сильный человек бьёт и оскорбляет меня не за то, что я жид, а за то, что я, как все они, не лучше их и среди них несу свою жизнь…» И… я всегда со страхом любил вас. Я смотрел на вас и думал, что и вы можете разорвать пасть льва и избить филистимлян… Вы били их… и я любил смотреть, как вы делали это… И мне тоже хотелось быть сильным… но я — как блоха…
Артём хрипло засмеялся.
— Вот уж верно — как блоха!..
То, что говорил ему Каин, он почти не понимал, но ему было приятно видеть около себя маленькую фигурку еврея. И под возбуждённый полушёпот Каина в нём медленно слагались свои думы:
«Сколько теперь часов? Чай, поди-ка, около полудня. А ни одна, небось, не идёт навестить мила друга… А вот жид пришёл… помог, говорит — люблю, а я его обижал, бывало… Силу хвалит… Вернётся ли она? Господи, кабы вернулась!»
Тяжело вздыхая, Артём представлял себе своих врагов, избитых им и вот так же опухших, как он. И они так же, как он, будут валяться без сил где-нибудь… Но к ним придут свои, товарищи, а не жид…
Артём взглянул на Каина, и ему показалось, что у него в горле и во рту горько. Он сплюнул, тяжело вздохнул.
А Каин всё говорил, возбуждённый, с перекошенным от волнения лицом и вздрагивая всем телом.
— И когда вы заплакали — я тоже заплакал… Так жалко сделалось мне вашей силы…
— А я думаю, кто это дразнится?
— Я всегда любил вашу силу… И я молил бога: предвечный бог наш на небе и на земле и в выси небес отдалённых! Пусть будет так, что я буду нужен этому сильному человеку! Пусть я заслужу пред ним, и да обратится сила его в защиту мне! Пусть за нею я буду сохранён от гонений на меня, и гонители мои да погибнут от силы этой! Так я молился, и долго так просил я господа моего, пусть он создаст мне защитника из сильнейшего врага моего, как он дал в защитники Мард'охею царя, победившего все народы… И вот вы плакали, и я плакал… и вдруг вы закричали на меня, и молитвы мои пропали…
— Да разве я знал, — чудак ты, — виновато пробормотал Артём.
Но Каин едва ли слышал его слова. Он раскачивался, взмахивал руками и всё шептал страстным шёпотом, в котором звучали радость, и надежда, и обожание силы этого человека, и страх.
— Наступил мой день, и вот я один около вас… Все бросили вас, а я пришёл… Ведь вы выздоровеете, Артём? Это
— Подымусь… не крушись!.. А тебя за доброту буду беречь, как малого ребёнка…
Артём чувствовал, что понемногу ему становится лучше, — тело ноет меньше и в голове яснее. Нужно заступиться за Каина пред людьми — что, в самом деле? Вон он какой добрый и открытый, — прямо всё говорит, по душе. Подумав так, Артём вдруг улыбнулся — давно уже его томило какое-то неопределённое желание, и вот теперь он понял его.
— А ведь это я есть хочу! Ты бы, Каин, добыл чего поесть?
Каин вскочил на ноги так быстро, что едва не ударился о копани беляны. Лицо его положительно преобразилось: что-то сильное и вместе с тем детски ясное явилось в нём. Артём, этот сказочный силач, просит есть у него, Каина!
— Я сделаю вам всё, всё! Оно уже есть, вот тут, в углу!.. Я припас — я знаю! Когда кто болен, он должен есть… ну да! И я, когда шёл сюда, то истратил целый рубль.
— Сосчитаемся! Я те — десять отдам!.. Мне ведь это можно… Не свои у меня. Скажу — дай! — и даст…
Он добродушно засмеялся, а Каин при этом смехе ещё более просиял.
— Я знаю… Вы скажите, что вы хотите? Я всё сделаю, всё!
— А… уж коли так… вытри ты меня водкой! Есть не давай, а сначала вытри… можешь ты?
— А почему не могу? Как лучший доктор сделаю!
— Вали! Потрёшь меня, я и встану…
— Вста-анете? Ох, нет, не можете вы встать!
— Я те покажу, как не могу! Здесь, что ли, я ночевать-то буду? Чудила ты… А ты вот вытри меня, да и беги-ка в слободу к пирожнице Мокевне… И скажи ей, что я к ней в сарай переберусь на житьё… постлала бы там соломы, что ли! У неё я отлежусь… вот! За всё про всё я тебе заплачу… ты не сумлевайся!
— Я верю, — говорит Каин, наливая водки на грудь Артёма, — я верю вам больше, чем себе… Ах, я знаю вас!
— У-у! Три, три… Ничего, что больно… три, знай! А-а-а!.. Вот, вот, вот!.. — рычал Артём.
— Я пойду для вас и утоплюсь… — объяснялся Каин.
— Так, так, так… Плечо-то, плечо валяй… Ах, черти! А всё баба виновата. Не будь бабы, был бы я трезв… а к трезвому ко мне — сунься-ка!
Каин, входя в роль слуги, объявил:
— О, женщины! Это — все грехи мира… у нас, евреев, есть даже такая утренняя молитва: «Благословен ты, предвечный боже наш, царь вселенной, за то, что не сотворил меня женщиной…»
— Ну? Неужто? — воскликнул Артём. — Так-таки прямо и молитесь богу? Ишь ведь вы какие… Что же она, баба? Она только глупая… а без неё нельзя!.. Но чтобы так уж, даже богу молиться… это не тово… обидно ведь ей, бабе-то! Она тоже чувствует…
Он лежал неподвижный и огромный — ещё более увеличенный опухолями, а Каин, маленький, хрупкий, задыхаясь от усилий, возился около него, со всей силой растирая ему грудь, живот, возился и кашлял от запаха водки.
По берегу реки то и дело проходили люди, слышался говор, шаги. Беляна лежала под песчаным обрывом, более сажени высотой, и сверху её было видно только с самого края обрыва. От реки её отделяла узкая полоса песку, забросанная разным мусором. Под нею было ещё грязно. Но сегодня она возбуждала в людях большой интерес. Каин и Артём заметили, что около неё то и дело проходят, садятся на её дно, стучат ногами в борта… На Каина это дурно подействовало. Он перестал говорить и, молча ёрзая около Артёма, пугливо и жалобно улыбался.