Том 3. Рассказы 1917-1930. Стихотворения
Шрифт:
Хин осторожно встал, собрался и, не разбудив товарищей, зашагал к Зурбагану, унося на спине взгляд догорающего костра. Так, человек, страдающий боязнью пространства, поворачивается спиной к площади и идет через нее, пятясь… Мир опасен везде.
Проснувшись, Нэф показал Пеку следы, обращенные к ночлегу пятками.
— Нас двое теперь, — сказал он. — Это лучше и хуже. — Пек выругался, невольно все-таки размышляя о причинах, заставивших
Затем прошел месяц, в течение которого два человека пересекали Аларгетскую равнину с достоинством и упорством лунатиков, странствующих по желобу крыши, смотря на луну. Нэф шел впереди. Он говорил мало; часто задумывался; в хорошую погоду — смеялся; в плохую — кусал губы. Он шел легко, как по тротуару. Пек был разговорчив и скучен, жаловался на лишения, много ел и часто вздыхал, но шел и шел из любви к будущему своему капиталу.
Однажды вечером к поселку, расположенному на берегу большой реки, пришли два грязных бородатых субъекта. Их ногти были черны, одежда в земле. Они вошли в небольшой дом, где молодцеватый, крупный старик и молодая девушка, красивая, как весенняя зелень, садились ужинать.
— Вы куда? — осведомился старик.
— К Серым горам, — сказал Нэф.
— Далеко.
— Пожалуй.
— Зачем?
— Слитки.
— Дураки, — заявил старик. — Туда многие ходят, да мало кто возвращается.
— Мало ли что, — возразил Нэф, — ведь я иду в первый раз.
Старик хмыкнул, как на лепет ребенка.
— Нерра, покорми их и положи спать, — сказал он дочери. — Пусть они во сне целуются с золотом, а наяву — со смертью.
— Шутки не наполняют кармана, — возразил Нэф.
Девушка засмеялась. Пек сел к пирогу со свининой; Нэф выпил водки, потом занялся и едой.
Ужин прошел в молчании. Затем Нерра сказала:
— Сумасшедшие, ваша постель готова.
— Ты любишь умных? — спросил Нэф.
— Должно быть, если не люблю глупых вопросов.
— Какой принести тебе подарок?
— Свой скальп, если ты разыщешь его.
— Бери сейчас. — Нэф нагнулся, подставив лохматую голову.
Старик, вынув изо рта трубку, густо захохотал. Девушка рассердилась.
— Идите спать! — вскричала она.
Нэф скоро заснул; Пек, ворочаясь, вспоминал круглые руки Нерры. Утром, когда Нэф занялся чисткой ружья. Пек вышел во двор и сел на бревно, осматриваясь.
Вдали, за цветущей изгородью, виднелись холмы хлебных полей. В сарае толкались свиньи, розовые с черными пятнами. На другом дворе бродили коровы великанского вида. Под ногами Пека суетились крупные цветные куры, болтливые индейки; вечно падающие гуси шипели, как тещи; синие с золотом
Старик вышел из хлева. Увидев Пека, он подошел к нему и сказал:
— Любезный, в горах дико и дрянно, а у меня много работы. Два месяца назад утонул мой сын. Если хочешь, живи работником. Мы всегда спокойны и сыты.
В это время через двор прошла Нерра, улыбаясь себе, в солнце и ярком платье, богатая молодостью. Она скрылась. Вся картина знакомой фермерской жизни была для души Пека, как оттепель среди суровой зимы, — тоска мучительного и опасного странствования.
— Хорошо, — сказал Пек.
Старик подбросил лопату. Пек пошел в дом, где столкнулся с Нэфом, одетым и готовым к походу.
— Скорее, идем, — сказал Нэф.
— Нэф… я…
— Где же твое ружье?
— Послушай…
— Время дорого. Пек.
— Я здесь останусь работником.
Нэф отвернулся. Постояв с минуту, он прошел мимо Пека, как мимо пустого места. У ворот он обернулся, увидев Нерру, смотревшую на него из-под руки.
— Ну, я пошел, — сказал он.
— Прощай. Береги скальп.
Нэф досадливо отмахнулся. Девушка презрительно фыркнула и повернулась спиной к дороге, уходящей к горам.
Жизнь знает не время, а дела и события. Поэтому без точного исчисления месяцев, разделивших две эти главы, мы останавливаемся у окна, только что вымытого Неррой до блеска чистой души. Около нее стоял Пек.
— Что же мне теперь делать?
— Купать лошадей.
— Нерра!
— Отстань, Пек. Твоей женой я не буду.
Он смотрел на ее гибкую спину, тяжелые волосы, замкнувшиеся глаза и маленькие, сильные руки. Так, как смотрит рыбак без удочки на игру форели в быстром ключе. Он вдруг озлобился, вышел и повел лошадей, а когда возвращался с ними, то заметил спускающегося по склону холма неизвестного человека в лохмотьях, так густо обросшего волосами, что сверкали только глаза и зубы. Человек шел сильно хромая.
— Пек! — сказал бродяга, взяв под уздцы лошадь.
— Нэф!!
— Я. Я и мое золото…
— Так ты не умер?
— Нет, но умирал.
Они вошли в дом. Пек привел старика, Нерру; все трое обступили Нэфа, рассматривая его с чувством любопытной тревоги.
Его вид был ужасен. В дырах рубища сквозило черное тело; шрамы на лице и руках, склеенные запекшейся кровью, казались страшной татуировкой; босые ноги раздулись, один глаз был завязан. Он снял мешок, ружье, тяжелый кожаный пояс и бросил все в угол, потом сел.
— Скальп цел, — кратко сообщил он.