Том 3. Слаще яда
Шрифт:
Сначала за вино и за фрукты платил один Евгений. Потом Шаня настояла, чтобы он позволил иногда ей платить. Евгений немного поспорил, но скоро согласился, и уже ему стало это нравиться. Он же любил тратить деньги только на себя. И вот Шане все чаще доставалась честь расплачиваться по счету. Это ее очень радовало. У нее были свои деньги, – то отец пришлет, то дядя Жглов выдаст часть процентов с ее капитала.
Встречи их в это время еще были совсем невинны. Посидят, поговорят, выпьют вина немного, обменяются десятками нежных, безгрешных
Недолго нравилась Шане таинственная обстановка этих свиданий, – таинственная, но грязная, пошлая, иногда томительная, как кошмар в ясный день, – эта потертая мебель и захватанные портьеры, – эти надоедливые звуки чужого пьяного разгула за стеною, – эти пытливые взоры нагло-услужливых лакеев. Иногда так гадко все это казалось, что, вернувшись домой, Шаня плакала украдкой.
Мало думала в эти дни Шаня о том, что будет с нею дальше. Ведь Евгений сказал ей:
– Как только кончу курс, так сейчас же повенчаюсь с тобою.
Чего же ей больше! Надобно верить и ждать.
Но хотелось видеться с Евгением чаще и дольше. Как же это устроить? У себя принимать Евгения нечего было и думать: у дяди Жглова – строгие порядки в доме. Общих знакомых в этом городе у них не было. Как тут быть?
И вдруг Шаня придумала. Однажды, когда уже срок их обычного свидания подходил к концу, Шаня спросила Евгения:
– Женечка, хочешь, я к вам буду ходить?
Евгений покраснел, замялся. Заговорил, смущенно глядя в сторону:
– Шанечка, ты сама понимаешь, что я был бы страшно рад этому. Но пока этого еще нельзя. Надо сначала подготовить почву. И я боюсь, что теперь это будет очень трудно. Мама вбила себе в голову Бог знает что. Ты знаешь, с нею спорить бесполезно. Она понимает только язык фактов. Она воображает, что я женюсь по ее выбору.
– На Кате Рябовой? – спросила Шаня, ревниво и досадливо краснея.
– Конечно, этого никогда не будет, – горячо говорил Евгений. – Но все-таки, ты, Шаня, сама понимаешь… Мама примирится только с совершившимся фактом, когда она узнает, что мы с тобою повенчались. До тех пор мы должны хранить наши отношения в самой строгой тайне. Это и тебе, и мне даст возможность эти годы жить спокойно и спокойно ждать.
Шаня выслушала его, улыбаясь, и весело сказала:
– Да уж я все-таки устроюсь. Мы, женщины, народ хитрый и умеем придумывать. Знаешь, что я придумала?
– Ну, что? – опасливо спросил Евгений. Шаня весело засмеялась и сказала:
– Як вам в белошвейки поступлю. Что, ловко придумано? Евгений смотрел на нее с недоумением и страхом. Взбалмошная Шанька, чего только она ни придумает!
Шаня, положив руки на плечи Евгения и глядя в его глаза ласковыми, смеющимися глазами, говорила:
– Нет, ты подумай только, как это будет хорошо! Мы каждый день будем свободно видеться. Я знаю, – твоя мама ищет белошвейку шить приданое для твоей сестры. А я еще в Сарыни научилась шить. Лучше любой швейки это дело знаю.
Евгений видел, что Шаня не шутит. Ему стало
– Мама очень строгая и требовательная, – сказал он. – И она не станет много платить. Она скуповата и все норовит сделать подешевле.
Шаня засмеялась, сказала весело:
– Да мне много и не надо. Авось проживу и на маленькие денежки.
– Она может узнать тебя, – говорил Евгений, – скандал выйдет. Она такая несдержанная.
– Ну, где там узнать! – беспечно возражала Шаня. – А и узнает, так не велика беда. Уйду, и вся недолга.
Евгений поспорил еще немного.
– Право, Шанечка, это неудобно и опасно. Зачем подвергать себя такому риску!
– Да чего ты так боишься, Женя? – говорила Шаня. – Твоя мама меня только мельком видела в Сарыни, и твоя сестра тоже. Они обе обо мне и думать позабыли. А я с тех пор выросла, переменилась. Кроме того, я набелюсь и волосы водородом выкрашу, так что ни за что меня не узнать будет.
– Нет, ты этого не делай, Шанечка, – сказал Евгений. – К тебе это не пойдет.
И уже он начал сдаваться. Его зажигала Шанина дерзкая уверенность, и радостно было думать, что можно будет видеться с Шанею каждый день.
Шаня вернулась домой точно крылатая от радостных надежд. Она рассказала свой план Юлии. Юлия долго ахала и ужасалась, но понемногу и она увлеклась Шаниною затеею. Стали вместе обдумывать, как все это устроить. Придумали для Шани имя, – Лизавета Ивановна Любимова. Юлия написала ей на это имя аттестат, будто бы от генеральши Страховой.
Шаня опасливо спросила:
– А вдруг они с генеральшею Страховой знакомы?
Юлия радостно засмеялась:
– Никакой здесь нет генеральши Страховой, а только фамилия такая воинственная. Я подпишу – вдова генерал-майора. Вот увидишь, поверят. Можешь сказать, что генеральша за границу уехала.
Когда аттестат был готов, Шаня отправилась к Манугиной, – посоветоваться.
От Юлии еще в первый день Шаня узнала, что Манугина – первая актриса здешнего драматического театра. Актриса, значит, может посоветовать, как играть роль бедной девушки белошвейки. А что посоветует, Шаня была уверена, потому что к этому времени уже она хорошо сошлась с Манугиною и нередко захаживала к ней.
Манугина принимала Шаню очень радостно и приветливо: Шаня понравилась ей с первой встречи. Скоро Шаня хорошо была знакома с жизнью и с обстановкою Манугиной.
Манугина жила одна. Она занималась с большим увлечением драматическим искусством и танцем. Она была страстною поклонницею Айседоры Дункан и ее танцев. Портреты Айседоры Дункан висели у нее на стенах, лежали в альбомах.
Манугина дома носила тунику и сандалии. И выходные платья она шила часто в стиле античных одежд, и волосы причесывала, как у античных статуй. В пьесах современного репертуара она была одета с таким редким для провинции вкусом, что крутогорские дамы старались не пропустить ни одной пьесы с ее участием.