Том 3. Слаще яда

Сологуб Федор Кузьмич

Наконец Шаня решилась напомнить ему о их детской любви, – и он пассивно поддавался ее настроениям, отдавался ее воле, направленной к творению любви.

Шаня робко взглянула на Евгения, сильно покраснела и с волнением, которое ей трудно было скрыть, спросила:

– Помнишь, Женечка, ты обещал на мне жениться?

Евгений снисходительно улыбнулся и промолчал. Подумал: «Ну, еще это мы посмотрим».

Шаня говорила робко и нежно:

– Конечно, я готова отказаться, если ты не хочешь, если ты полюбил другую.

Конечно, я тебя никогда не разлюблю и теперь люблю тебя глубже и чище, чем тогда, но ведь я же понимаю, что для тебя это было… что ты на это можешь смотреть как на детское.

Евгений почувствовал себя великодушным и благородным.

– Детское! – воскликнул он с гордою усмешкою. – Ну, положим, я уже не был тогда ребенком. Я полюбил тебя на всю жизнь и никогда не разлюблю. Я вообще рано развивался. Как Лермонтов или Байрон. Многие находят, что я головою выше всех моих сверстников.

Шаня смотрела на него с восторгом. Он продолжал:

– Ты-то, Шанечка, конечно, была тогда еще совсем девочкою…

– Ну, положим! – недовольным голосом протянула Шаня. Евгений говорил:

– И я не осудил бы тебя, если бы ты увлеклась другим.

– Придумал тоже!

Даже засмеялась Шаня, – такою нелепою казалась ей мысль, что она может полюбить другого. Евгений продолжал, нежно пожимая Шанину руку:

– Но я могу любить только тебя, Шаня…

– Милый, милый! – воскликнула Шаня, целуя его щеку.

– И если бы ты мне изменила…

– О, я! Никогда!

– Я не знаю, способен ли бы я был перенести это горе. Я ждал тебя все эти годы. Как только я окончу курс, мы с тобою повенчаемся.

И в эту минуту Евгений совершенно искренно подумал: «К черту все расчеты! Живем только раз, а карьера и большие деньги не стоят того, чтобы на них променять любовь».

Помолчали, прижавшись друг к другу, нежно и сладко мечтая. По их счастливым глазам, устремленным одинаково в зеленую даль сада, можно было подумать, что они оба мечтают об одном и том же.

Шаня вздохнула тихонько, словно пробуждаясь от сладкого сна, и спросила:

– Женечка, отчего ты мне ничего не писал в последнее время? На лице Евгения вдруг мелькнула неприятная, жесткая, сладострастная улыбка. Но он подавил ее и заговорил нежно:

– Шанечка, зачем же бы я стал лишний раз навлекать на тебя неприятности! Ты же такая неосторожная, а твой отец…

Евгений не кончил и пожал плечьми. Шаня ярко покраснела. Она сказала зазвеневшим от слез и от обиды голосом:

– Противный! Ведь ты же знаешь, что из-за тебя я все снесу охотно и даже радостно.

Евгений обнял ее за талию и нежно сказал:

– Я знаю, милая Шанечка, что ты у меня герой, но все же подводить тебя под побои, под розги я не мог. Твой отец такой антик, что тебе и так, и без моих писем, боюсь, попадало не мало.

– Как ты не понимаешь, – говорила раскрасневшаяся

Шаня, – что за твое письмо помучиться – мне было бы большим счастием! Пусть бы, пусть бы колошматили сколько хотят, а все-таки я знала бы, что ты обо мне думаешь!

Евгений улыбался. Он нежно обнял ее и сказал:

– Милая деточка!

– Да, ты на меня смотришь как на ребенка, – сказала Шаня. – Ведь это мне обидно!

– Деточка, я же тебя люблю! – нежно говорил Евгений. – Ты должна была мне верить и ждать.

Опять помолчали.

– Как твое рисование, Женечка? – спросила Шаня.

Евгений поморщился, как при напоминании о чем-то неприятном, и заговорил скучающим голосом:

– Знаешь, Шанечка, оно уже мне надоело. Я думаю, что у меня нет к нему влечения. Конечно, если бы я захотел, я мог бы достигнуть отличных результатов, – но это меня уж не забавляет. Чтобы научиться действительно хорошо рисовать, надо корпеть. А я не из карпов.

Шаня весело хохотала.

– Я из рода бедных карпов! – шаловливо запела она. Евгений, улыбаясь, говорил:

– Собственно говоря, в сущности, живопись – пустяки и ни на что не нужна.

– Ну как же? А портреты? – возразила Шаня.

– На то есть фотография, – говорил Евгений. – Собственно говоря, живопись – даже ложный вид искусства. Вдруг изображено движение, – и вдруг оно неподвижно. Даже нелепо.

– А я так люблю смотреть картинки, – простодушно сказала Шаня.

Евгений снисходительно улыбнулся.

– Детки все любят рисуночки да картиночки, – сказал он с покровительственною ласкою в голосе.

– Вовсе я не детка! – капризно сказала Шаня.

– Ты – очаровательное создание, – сказал Евгений.

– А ты, – знаешь, кто ты для меня? – спросила Шаня.

– Ну, кто?

Шаня сказала восторженно:

– Ты – мой бог!

Евгений самодовольно улыбнулся.

– Вам, женщинам, – сказал он, – надо перед кем-нибудь преклоняться. Вы без этого не можете.

Посидели с часок. Время, конечно, промчалось незаметно. Шаня сидела бы хоть до звонка к закрытию сада. Но Евгений взглянул на часы, Юлия покашливала, прохаживаясь поодаль. Шаня вздохнула, – пора уже расставаться. Она сказала грустно:

– Когда же мы еще увидимся? И где?

Евгений улыбнулся с видом превосходства и сказал:

– Я все придумал. Следующий раз мы встретимся в «Бристоле». Возьмем отдельный кабинет.

Говорят, что во всяком большом русском городе есть гостиница «Бристоль». Была такая гостиница и в Крутогорске.

Глава двадцать шестая

Раза два-три в неделю Шаня и Евгений стали встречаться в гостиницах, то в одной, то в другой. Выбирали гостиницы подальше от центра города. Не ходили в одну и ту же часто, чтобы не примелькаться слугам.