Том 3. Стихотворения 1866-1877, Некрасов Николай Алексеевич

Том 3. Стихотворения 1866-1877

1981 г.

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Стихотворения 1866–1877

1866–1867

Сцены из лирической комедии «Медвежья охота»*

Действие первое

Сцена третья

Зимняя картина. Равнина, занесенная снегом, кое-где деревья, пни, кустарник; впереди сплошной лес. По направлению к лесу, без дороги, кто на лыжах, кто на четвереньках, кто барахтаясь по пояс в снегу, тянется вереница загонщиков, человек сто: мужики, отставные солдаты, бабы, девки, мальчики и девочки. Каждый и каждая с дубинкою; у некоторых мужиков ружья. За народом САВЕЛИЙ, окладчик, продавший медведя и распоряжающийся охотою. По дороге, протоптываемой народом, пробираются, часто спотыкаясь, господа охотники. Впереди KНЯЗЬ ВОЕХОТСКИЙ, старик лет 65-ти, сановник, за ним БАРОН ФОН ДЕР ГРЕБЕН, нечто вроде посланника, важная надменная фигура, лет 50. Он изредка переговаривается с Воехотским, но оба они более заняты трудным процессом ходьбы. За ними МИША, плотный, полнолицый господин, лет 45, действительный статский советник, служит; здоров до избытка, шутник и хохотун; рядом с ним ПАЛЬЦОВ, господин лет 50-ти, не служил и не служит. Они горячо разговаривают.

Миша и Пальцов продолжают прежде начатый

разговор.

Пальцов

…Что ты ни говори, претит душе моей Тот круг, где мы с тобою бродим: Двух-трех порядочных людей На сотню франтов в нем находим. А что такое русский франт? Всё совершенствуется в свете, А у него единственный талант, Единственный прогресс — в жилете. Вино, рысак, лоретка — тут он весь И с внутренним и с внешним миром. Его тщеславие вращается доднесь Между конюшней и трактиром. Программа жалкая его — Не делать ровно ничего, Считая глупостью и ложью Всё, кроме светской суеты; Гнушаться чернью, быть на «ты» Со всею именитой молодежью; За недостатком гордости в душе, Являть ее в своей осанке; Дрожать для дела на гроше И тысячи бросать какой-нибудь цыганке; Знать наизусть Елен и Клеопатр, Наехавших из Франции в Россию, Ходить в Михайловский театр И презирать — Александрию. Французским jeunes premiers в манерах подражать, Искусно на коньках кататься, На скачках призы получать И каждый вечер напиваться В трактирах и в других домах, С отличной стороны известных, Или в милютиных рядах, За лавками, в конурах тесных, Где царствует обычай вековой Не мыть полов, салфеток, стклянок, Куда влекут они с собой И чопорных, брезгливых парижанок, Чтобы в разгаре кутежа, В угоду пристающим спьяна, Есть устрицы с железного ножа И пить вино из грязного стакана! В одном прогресс являет он — Наш милый франт — что всё мельчает, Лет в двадцать волосы теряет, Тщедушен, ростом умален И слабосилием наказан. Стаканом можно каждого споить И каждого не трудно удавить На узкой ленточке, которой он повязан!

Миша

Ты метко франтов очертил.

Пальцов

Одно я только позабыл, Коснувшись этой тли снаружи, Что эти полумертвецы, Развратом юности ослабленные души, Невежды, если не глупцы, — Со временем родному краю Готовятся…

Миша

Я понимаю. Но не одних же пустомель Встречаем мы и в светском мире: Есть люди — их понятья шире, Доступна им живая цель. Сбери-ка эти единицы, Таланты, знания, умы, С великорусской Костромы До полурусской Ниццы, Соедини-ка их в одно Разумным, общерусским делом…

Пальцов

Соединить их — мудрено! Занесся ты, в порыве смелом, Бог весть куда, любезный друг! Вернись-ка к фактам!

Миша

Факты трудны! Не говорю, чтоб были скудны, Но не припомнишь вдруг! Я сам не слишком обольщаюсь, Не ждал я и не жду чудес, Но твердо за одно ручаюсь, Что с мели сдвинул нас прогресс. Вот например: давно не очень Жизнь на Руси груба была И, как под музыку текла Под град ругательств и пощечин: Тот звук, как древней драме хор, Необходим был жизни нашей. Ну, а теперь — гуманный спор, Игривый спич за полной чашей!

Пальцов

Вот чудо!

Миша

Чуда, друг мой, нет, Но всё же выигрыш в итоге. Засевши на большой дороге С дворовой челядью, мой дед Был, говорят, грозою краю, А я — его любезный внук — Я друг народа, друг наук, Я в комитетах заседаю!

Пальцов

Ты шутишь?

Миша

Нет, я не шучу! Я с этой резкостью сравненья Одно тебе сказать хочу: «Держись на русской точке зренья» — И ты утешишься,

друг мой! Не слишком длинное пространство Нас разделяет с стариной, Но уж теперь не то дворянство, В литературе дух иной, Администраторы иные…

Пальцов

Да! люди тонко развитые! О них судить не нашему уму, Довольно с нас благоговеть, гордиться. Ты эпитафию читал ли одному? По-моему, десяткам пригодится! «Систему полумер приняв за идеал, Ни прогрессист, ни консерватор, Добро ты портил, зла не улучшал, Но честный был администратор…» В администрацию попасть большая честь; Но будь талант — пути открыты, И надобно признаться, всё в ней есть, Есть даже, кажется, спириты!

Миша

Давно ли чуждо было нам Всё, кроме личного расчета? Теперь к общественным делам Явилась рьяная забота!

Пальцов

(смеется)

С тех пор как родину прогресс Поставил в новые условья, О Русь! вселился новый бес Почти во все твои сословья. То бес общественных забот! Кто им не одержим? Но — чудо! — Не много выиграл народ, И легче нет ему покуда Ни от чиновных мудрецов, Ни от фанатиков народных, Ни от начитанных глупцов, Лакеев мыслей благородных!

Миша

Ну! зол ты стал, как погляжу! Прослыть стараясь Вельзевулом, Ты и себя ругнул огулом. А я, опять-таки, скажу: Часть общества по мере сил развита, Не сплошь мы пошлости рабы: Есть признаки осмысленного быта, Есть элементы для борьбы. У нас есть крепостник-плантатор, Но есть и честный либерал; Есть заскорузлый консерватор, А рядом — сам ты замечал — Великосветский радикал!

Пальцов

Двух слов без горечи не бросит, Без грусти ни на чем не остановит глаз, Он не идет, а, так сказать, проносит Себя, как контрабанду, среди нас. Шалит землевладелец крупный, Морочит модной маской свет, Иль точно тайной недоступной Он полон — не велик секрет!

Миша

И то уж хорошо, что времена пришли Брать эти — не другие роли… Давно ли мы безгласно шли, Куда погонят нас, давно ли?.. Теперь, куда ни посмотри, Зачатки критики, стремленье…

Пальцов

(с гневом)

Пожалуйста, не говори Про русское общественное мненье! Его нельзя не презирать Сильней невежества, распутства, тунеядства; На нем предательства печать И непонятного злорадства! У русского особый взгляд, Преданьям рабства страшно верен: Всегда побитый виноват, А битым — счет потерян! Как будто с умыслом силки Мы расставляем мысли смелой: Сперва — сторонников полки, Восторг почти России целой, Потом — усталость; наконец, Все настороже, все в тревоге, И покидается боец Почти один на полдороге… Победа! мимо всех преград Прошла и принялась идея. «Ура!» — кричим мы не робея, И тот, кто рад и кто не рад… Зато с каким зловещим тактом Мы неудачу сторожим! Заметив облачко над фактом, Как стушеваться мы спешим! Как мы вертим хвостом лукаво, Как мы уходим величаво В скорлупку пошлости своей! Как негодуем, как клевещем, Как ретроградам рукоплещем, Как выдаем своих друзей! Какие слышатся аккорды В постыдной оргии тогда! Какие выдвинутся морды На первый план! Гроза, беда! Облава — в полном смысле слова!.. Свалились в кучу — и готово Холопской дури торжество, Мычанье, хрюканье, блеянье И жеребячье гоготанье — А-ту его! а-ту его!.. Не так ли множество идей Погибло несомненно важных, Помяв порядочных людей И выдвинув вперед продажных? Нам всё равно! Не дорожим Мы шагом к прочному успеху. Прогресс?.. его мы не хотим — Нам дай новинку, дай потеху! И вот новинке всякий рад День, два; все полны грез и веры. А завтра с радостью глядят, Как «рановременные» меры Теряют должные размеры И с треском катятся назад!..

1 2 3 4 5 6 7-53