Том 3. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

Причастие ночи

Полюбите слезы, в вас воскреснет смех. Прикоснитесь боли, удалится грех. Помолитесь Ночи, вам сверкнет Заря, С светлым, с темным сердцем светом говоря. Прикоснитесь к Миру мыслию своей, На касанье мысли – поцелуй лучей. Поцелуй безгласный просиявших глаз, Посмотревших ясно из души на нас. Причаститесь боли, это верный путь, Чтоб на вольной воле глубоко вздохнуть.

Свет прорвавшийся

1

…Он упадал прорвавшимся лучом, Он уводил в неведомые дали, И я грустил, не ведая о чем, И я любил влияние печали, И плакали безгорестно глаза…

2

…Над

скалистою страной, Над пространством бледных вод, Где с широкою волной Мысль в созвучии живет, Где химерная скала Громоздится над скалой, Словно знак былого зла, Мертвый крик вражды былой…

3

…Хоть я любил тот край, там не было полян, Знакомых с детства нам пленительных прогалин, И потому, когда вечерний шел туман, Я лунною мечтой был призрачно печален, И уносился вдаль…

4

…Чей облик страшный надо мной? Кто был убит здесь под Луной? Кентавр? Поморский царь? Дракон? Ты сон каких былых времен? Чей меткий так был зол удар, Что ты застыл в оковах чар? Так в смертный миг ты жить хотел, Что тело между мертвых тел, Чрез сотни лет, свой лик былой Хранит, взнесенный ввысь скалой…

5

…Упоительные тени, С чем, о, с чем я вас сравню? Звездоцветные сирени, Вам ли сердцем изменю? Где б я ни был, кто б я ни был, Но во мне другой есть я. Вал морской в безмерном прибыл, Но не молкнет звон ручья…

6

…Он журчит, он журчит, Ни на миг не замолчит, Переменится, вздохнет, Замутит хрустальный вид, Но теченьем светлых вод Снова быстро заблестит, Водный стебель шелестит, И опять мечта поет, Камень встанет, – он пробит, Миг и час уходят в год, Где-то глыбы пирамид, Где-то буря, гром гремит, Кто-то ранен и убит, Смерть зовет. И безмерна тишина, Как безмерен был гот гул, В рунном облаке Луна Говорит, что мир уснул, Сердце спит, Но воздушная струна, Но теченье тонких вод, Неуклонное, звучит, И по разному зовет, И журчит, И журчит…

7

…Непобедимое отчаянье покоя, Неустранимое виденье мертвых скал, Молчанье Зодчего, который, башню строя, Вознес стремительность, но сам с высот упал. Среди лазурности, которой нет предела, Среди журчания тончайших голосов, Узор разорванный, изломанное тело, И нескончаемость безжалостных часов. Среди Всемирности, собой же устрашенной, Над телом близкий дух застыл в оковах сна, И в беспредельности, в лазурности бездонной, Неумолимая жестокая Луна…

Наш танец

Nasz taniec, nasz taniec…

Przybyszewsky [3]

Наш танец, наш танец – есть дикая пляска, Смерть и любовь. Качанье, завязка – шептанье, развязка, Наш танец, наш танец, когда ж ты устанешь, и будет безмолвие вновь? Несказанность слов, неизношенность чувства, теченье мгновении без скрипа минут, Цветов нераскрытность, замкнутые очи, красивость ресниц и отсутствие пут. Завесы бесшумные бархатной Ночи, бездонность затонов, и свежесть глубин, И тихая, тихая нежность, нежнее, чем стоны свирели в плач мандолин. Наш танец, наш танец – от края до края, наш зал сновиденный – небесная твердь, Любовь нас уводит, – о, злая, о, злая! – и манит нас добрая, добрая Смерть.

3

Наш танец, наш танец…

Пшибышевский (польск.)

Осень

Осень Мертвый простор Углубленные грустные дали. Завершительный ропот, шуршащих листвою, ветров. Для чего не со мной ты, о, друг мой, в ночах, в их печали? Столько звезд в них сияет, в предчувствии зимних снегов. Я сижу у окна. Чуть дрожат беспокойные ставни. И в трубе, без конца, без конца, звуки чьей-то мольбы. На лице у меня поцелуй, – о, вчерашний, недавний По лесам и полям протянулась дорога Судьбы. Далеко, далеко, по давнишней пробитой дороге, Заливаясь, поет колокольчик, и тройка бежит. Старый дом опустел. Кто-то бледный стоит на пороге. Этот плачущий – кто он? Ах, лист пожелтевший шуршит. Этот лист, этот лист… Он сорвался, летит, упадает… Бьются ветки в окно. Снова ночь. Снова день. Снова ночь. Не могу я терпеть. Кто же гам так безумно рыдает? Замолчи О, молю! Не могу, не могу я помочь. Это ты говоришь? Сам с собой – и себя отвергая? Колокольчик вернись С привиденьями страшно мне быть. О, глубокая ночь! О, холодная осень! Немая! Непостижность Судьбы: – Расставаться, страдать, и любить.

Хрустальный воздух

Какая грусть в прозрачности Небес, В бездонности с единственной Звездою. Изваян, отодвинут в Вечность лес, Удвоенный глубокою водою. Из края в край уходит длинный путь. Хрустальный воздух холоден, без ласки. О, Май, ужель ты был когда-нибудь? Весь мир – печаль застывшей бледной сказки.

Прощай

Мне жаль. Бледнеют лепестки. Мне жаль. Кругом все меньше света. Я вижу, в зеркале реки Печаль в туманности одета. Зажглась Вечерняя Звезда, И сколько слез в ее мерцаньях. Прощай. Бездонно. Навсегда. Застынь звездой в своих рыданьях.

Поля вечерние

Поля вечерние. Печальные закаты. Холодность бледная осенних облаков. В грустящей памяти виденья тесно сжаты. Созданья дней иных и невозвратных снов. Тихонько сетуя, печалясь, и тоскуя, Беззвучно шепчутся поблекшие мечты. И словно чудится прощальность поцелуя В туманном шествии вечерней темноты.

Створки раковин

Створки раковин я вижу на песке. В створках раковинок кто-то жил когда-то. Чайка белая мелькнула вдалеке.    – Помнишь брата? Чайка, помнишь? Чайка, помнишь? – Нет пути Речь вести со всем кругом, что так люблю я. Лишь одно могу – узоры слов сплести    Из стихов и поцелуя.

Не погасай

«Не погасай, – она сказала, – Твой свет восторг. Не погасай». О, нашей власти слишком мало, Чтоб не уйти в закатный край. Закат алеет нежной кровью, И стынет в бездне голубой. Не плачь, припавши к изголовью. Я умер, пусть. Я был с тобой.

Телесность

О, храм из белых облаков,   Из темных туч, и тучек рдяных, Зачем порваться ты готов, Не просияв и двух часов,   Пока я медлю тут в туманах? Я ждал, я долго ждал и ждал,   Моля мучительно бездонность, Чтоб полог неба заблистал, Чтоб белым он и алым стал,   Чтоб, наконец, зажглась червонность. Она в небесности зажглась,   Она телесностью блестела, Но вот звезда, и день погас, Глядит душа из грустных глаз,   И мир – как раненое тело.