Том 3. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

Жемчуга

Тонга-Табу и Самоа – две жемчужины морей. Тонга-Табу – круглый жемчуг в просветленьи изумруда, А Самоа – жемчуг длинный в осияньи янтарей. Но и Тонгаи Самоа – только сказка, только чудо. И не знаешь, где блаженство ты, плывя, найдешь скорей, То пленяет Тонга-Табу, то влечет к себе Самоа. Так от острова на остров я стремлюсь среди морей, И пловучею змеею по волне скользит каноа.

Древо грусти

На прибрежьи, в ярком свете, Подошла ко мне она, Прямо, близко, как Весна, Как подходят к детям дети, Как скользит к волне волна, Как проходит в нежном свете Новолунняя Луна. Подошла, и не спросила, Не сказала ничего, Но внушающая сила, – Луч до сердца моего, – Приходила, уходила, И меня оповестила, Что, слиянные огнем, Вот мы оба вместе в нем. «Как зовут тебя, скажи мне?» Я доверчиво спросил. И, горя во вспевном гимне, Вал прибрежье оросил. Как просыпанное просо, Бисер, нитка жемчугов, – Смех, смешинки, смех без слов, И ответ на всклик вопроса, Слово нежной,

юной: «Тосо!» Самоанское: «Вернись!» Имя – облик, имя – жало. Звезды много раз зажглись, Все ж, как сердце задрожало, Слыша имя юной, той, По-июньски золотой, Так дрожит оно доныне, В этой срывчатой пустыне Некончающихся дней, И поет, грустя о ней. В волосах у юной ветка С голубым была огнем, Цветик с цветиком, как сетка Синих пчел, сплетенных сном. Тосо ветку отдала мне, Я колечко ей надел. Шел прилив, играл на камне, Стаи рыб, как стаи стрел, Уносились в свой предел. Эта ветка голубая, – Древо Грусти имя ей, Там, где грусть лишь гостья дней, Там, где Солнце, засыпая, Не роняет на утес Бледных рос, и в душу слез, Там, где Бездна голубая Золотым велела быть, Чтобы солнечно любить.

Фиджи

Последний оплот потонувшей страны, Что в синих глубинах на дне. Как крепость, излучины гор сплетены В начальном узорчатом сне. Утес за утесом – изваянный взрыв, Застывший навек водомет, Базальта и лавы взнесенный извив, Века здесь утратили счет. Гигантов была здесь когда-то игра, Вулканы метали огонь. Но витязь небесный промолвил: «Пора», И белый означился конь. Он медленно шел от ущербной луны По скатам лазурных высот, И дрогнули башни великой страны, Спускаясь в глубинности вод. Сомкнулась над алой мечтой синева, Лишь Фиджи осталось как весть, Что сказка была здесь когда-то жива И в грезе по-прежнему есть. И черные лица фиджийцев немых, И странный блестящий их взор – О прошлом безгласно-тоскующий стих, Легенда сомкнувшихся гор.

Праздник Мига

В Новой сказочной Гвинее У мужчин глаза блестящи, И у женщин, умудренных Пеньем крови, жарок взор. Быстры девушки, как змеи, Помню рощи, помню чащи, Тишь лагун отъединенных, С милой срывный разговор. О, восторг согласной сказки, Зыбь зажженной Солнцем дали, Мысль, которой нет предела, Пирамиды диких гор. Грудки нежной Папуаски Под рукой моей дрожали, Тело смуглое горело, Подошла любовь в упор. Мы давно молились счастью, И бежав от глаз блестящих, От очей бежав станицы, Слили вольные сердца. Так друг к другу жаркой страстью Были кинуты мы в чащах, Как летят друг к другу птицы, Все изведать до конца. Вот он, трепет настоящий, Пенье крови, всем родное, На высотах небосклона Мысли Божьего лица. Солнца глаз, огнем глядящий, И в крылатой ласке двое, Два парящих фаэтона, Два горячие гонца.

Новолунье

Пальмы змеино мерцают в ночи, Новая светит победно Луна, Белые тянутся с неба лучи, В сердце размерно поет тишина. Тихо качаю златую мечту. Нежность далекая, любишь меня? Тонкия струны из света плету, Сердце поет, все тобою звеня. Я отдалился за крайность морей, Смело доверился я кораблю. Слышишь ли, счастье, душою своей, Как я тебя бесконечно люблю!

Уплывает корабль

Уплывает корабль, уплывает, восставая на дальней черте, И прощально печаль мне свевает, оставляя меня в темноте. В полутьме, озаренной по скатам и ростущей из впадин холмов, Он уплыл, осиянный закатом, уходя до иных берегов. Вот он срезан водой вполовину. Вот уж мачты содвинулись вниз. Вот уж мачты маячат чуть зримо. С воскуреньями дыма слились. Он уплыл. Он ушел. Не вернется. Над вспененной я стыну волной. Чем же сердце полночно зажжется? Или мертвой ущербной Луной?

«Тофа!»

Прощальный марш играют в бесконечности,     Ты слышишь ли его? Я слышу. Да. Прости, мои беспечности.     Погасло торжество. Ушел от нас в ликующей багряности,     Нам радостный пожар. Он скрылся там, без нас, в безвестной пьяности     Влюбленно-алый шар. И мы следим в седеющей туманности,     Где сладко так «Люблю», Чтоб в верный путь не впуталось нежданности     И нам, и кораблю.

Дух тревожный

Мной владеет жар тревоги, Он ведет мою мечту. Люди медлят на пороге, Я сверкаю на лету. Мной владеет дух тревожный, Ранит, жалит, гонит прочь. Миг касанья – праздник ложный, Тут нельзя душе помочь. Манит берег неизвестный, Восхотевший досягнул: – Мир широк был – стал он тесный. Замер Моря дальний гул. В путь, моряк. В иные страны. Стань, глядящий, у руля. Сказку ткут в морях туманы. Свежесть в скрипах корабля. Это я водил круженья Финикийских кораблей, И людекия достиженья Разбросал среди морей. Скандинавские драконы, Бороздившие моря, Я, презревший все законы, Вел, как день ведет заря. Мной живут в Океании Вырезные острова, Мной живут пути морские, Только мною жизнь жива.

Праздник восхода Солнца

Семь островов их, кроме Мангайи,   Что означает Покой, Семь разноцветных светятся Солнцу,   В синей лагуне морской. В сине-зеленой, в нежно-воздушной,   Семь поднялось островов. Взрывом

вулканов, грезой кораллов,   Тихим решеньем веков. Строят кораллы столько мгновений,   Сколько найдешь их в мечте, Мыслят вулканы, сколько желают,   Копят огонь в темноте. Строят кораллы, как строятся мысли,   Смутной дружиной в уме. В глубях пророчут, тихо хохочут,   Медлят вулканы во тьме. О, как ветвисты, молча речисты,   Вьются кораллы в мечте. О, как хохочут, жгут и грохочут   Брызги огней в высоте. Малые сонмы сделали дело,   Жерла разрушили темь. Силой содружной выстроен остров,   Целый венец их, – их семь. Семь островов их, кроме Мангайи,   Что означает Покой. Самый могучий из них – Раротонга,   Западно-Южный Прибой. Рядом – Уступчатый Сон, Ауау,   Ставший Мангайей потом, Сказкой Огня он отмечен особо,   Строил здесь Пламень свой дом. Литутаки есть Богом ведомый,   Атиу – Старший из всех. Мауки – Край Первожителя Мира,   Край, где родился наш смех. Лик Океана еще, Митиаро,   Мануай – Сборище птиц. Семь в полнапевных напевах прилива   Нежно-зеленых станиц. Каждый тот остров – двойной, потому что   Двое построили их, Две их замыслили разные силы,   В рифме сдвояется стих. Тело у каждого острова зримо,   Словно пропетое вслух, С телом содружный, и с телом раздельный,   Каждого острова дух. Тело на зыбях, и Солнцеl\1 согрето,   Духу колдует Луна, В Крае живут Теневой привиденья,   Скрытая это страна. Тело означено именем здешним,   Духам – свои имена, Каждое имя чарует как Солнце,   И ворожит как Луна. Первый в Краю Привидений есть Эхо,   И Равновесный – второй. Третий – Гирлянда для пляски с цветами,   Нежно-пахучий извой. Птичий затон – так зовется четвертый,   Пятый – Игра в барабан, Дух же шестой есть Обширное войско,   К бою раскинутый стан. Самый причудливый в действии тайном,   Самый богатый – седьмой, С именем – Лес попугаев багряных,   В жизни он самый живой. Семь этих духов, семь привидений,   Бодрствуя, входят в семь тел. Море покличет, откликнется Эхо,   Запад и Юг загудел. Все же уступчатый остров Мангайя,   Слыша, как шепчет волна, Светы качает в немом равновесьи;   Мудрая в нем тишина. Эхо проносится дальше, тревожа   Нежно-пахучий извой, Юные лики оделись цветами,   В пляске живут круговой. Пляска, ведомая богом красивым,   Рушится в Птичий Затон, Смехи, купанье, и всклики, и пенье,   Клекот, и ласки, и стон. В Море буруны, угрозные струны,   Волны как вражеский стан. Войско на войско, два войска обширных,   Громко поет барабан. Только в Лесу Попугаев Багряных   Клик, переклик, пересмех. Эхо на эхо, все стонет от смеха,   Радость повторна для всех. Только Мангайя в дремоте безгласной   Сказке Огня предана. Радостно свиты в ней таинством Утра   Духов и тел имена.

2

Ключ и Море это – двое,   Хор и голос это – два. Звук – один, но все слова   В Море льются хоровое. Хор запевает, Голос молчит.   «Как Небеса распростертые,   Крылья раскинуты птиц   Предупреждающих.   В них воплощение бога.   Глянь: уж вторые ряды, уж четвертые.   Сколько летит верениц,   Грозно-блистающих.   Полчище птиц.   Кровью горит их дорога.   Каждый от страха дрожит, заглянув,   Длинный увидя их клюв». Хор замолкает, Голос поет.   «Клюв, этот клюв! Он изогнутый!   Я птица из дальней страны,   Избранница.   Предупредить прихожу,   Углем гляжу,   Вещие сны   Мной зажжены,   Длинный мой клюв и изогнутый.   Остерегись. Это – странница». Хор запевает, Голос молчит.   «Все мы избранники   Все мы избранницы,   Солнца мы данники,   Лунные странницы.   Клюв, он опасен у всех.   Волны грызут берега.   Счастье бежит в жемчуга.   Радость жемчужится в смех.   Лунный светильник, ты светишь Мангайе,   Утро с Звездой, ты ответишь Мангайе   Солнцем на каждый вопрос». Хор замолкает, Голос поет.   «Ветер по небу румяность пронес,   Встаньте все прямо,   Тайна ушла!   Черная яма   Ночи светла!   Лик обратите   К рождению дня!   Люди, глядите   На сказку Огня!» Хор запевает, Голос молчит.   «Шорохи крыл все сильней.   Птица, лети на Восток.   Птица, к Закату лети.   Воздух широк.   Все на пути.   Много путей.   Все собирайтесь сюда». Хор замолкает, Голос поет. «Звезды летят. Я лечу. Я звезда. Сердце вскипает. Мысль не молчит». Хор запевает, Голос звучит. «Светлые нити лучей все длиннее, Гор крутоверхих стена все яснее. Вот Небосклон Солнцем пронзен. В звездах еще вышина, Нежен, хоть четок Утренний вздох. Медлит укрыться Луна. Он еще кроток, Яростный бог. Солнце еще – точно край У ж уходящего сна. Сумрак, прощай. Мчит глубина. Спавший, проснись. Мы улетаем, горя. Глянь на высоты и вниз. Солнце – как огненный шар. Солнце – как страшный пожар. Это – Заря».