Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая
Шрифт:
В Неаполитанском королевстве исход русской кампании вызвал такое же глубокое раздражение, как и в Итальянском: в России легло до 8000 неаполитанцев. И вот чиновники, средний класс и мелкое дворянство стали группироваться в тайные общества, ставившие себе целью поддержать любого государя, который согласится дать стране либеральную конституцию.
Недовольство народа осложнялось раздражением короля. Мюрат самовольно вернулся из России и был оскорблен одной фразой в Мопитере, резко порицавшей его поспешный отъезд из армии. Прибыв в свое королевство, он увидел себя между двух огней: либералы осаждали его своими требованиями, союзники тянули его на свою сторону. Это испытание оказалось Мюрату не по силам. Первое время по возвращении из России он, казалось, готов был дать волю своему озлоблению против Наполеона. Тем не менее он уехал командовать конницей под Дрезденом и Лейпцигом. Одну минуту король уже готов был склониться на увещания либералов, предлагавших поднять против Франции знамя борьбы за итальянскую независимость, и в то же время по его распоряжению был предательски схвачен Манесом и расстрелян вождь калабрийских
Кампания 1813–1814 годов в Италии. Евгений уже шесть месяцев отстаивал с оружием в руках свои владения. Действуя на одном из второстепенных театров европейской войны, он нес на себе последствия военных и дипломатических поражений, какие терпел его отчим. Объявление войны Австрией, напавшей на него с фронта, заставило его отступить от Альп к Изонцо (сентябрь 1813 г.); отложение Баварии, грозившей его левому флангу, вызвало в ноябре отход к Адидже (Эч), а измена Мюрата, обнажившая его правый фланг, принудила уйти на линию Минчио (февраль 1814 г.).
Известие об отречении Наполеона Евгений получил в Мантуе. Это событие возвращало ему свободу действий: отныне он мог бороться за свою корону и за неприкосновенность своих владений. Для достижения этой двойной цели он заключил с Бельгардом в Скиарино-Риццино (16 апреля) перемирие на следующих условиях; французским полкам его армии предоставляется право вернуться во Францию; итальянская армия сохраняет свои позиции вокруг Мантуи; разрешается послать в Париж делегатов от армии и правительства для исходатайствования у союзных государей независимости. Это ходатайство, казалось, имело шансы на успех; из всех королевств, созданных Наполеоном, одно лишь Итальянское сохранило особое правительство, частью нетронутую территорию, хорошую военную границу, национальную армию и государя, связанного узами симпатии или родства с несколькими монархами, принадлежащими к коалиции. Стоило народу сомкнуться вокруг трона Евгения Богарнэ, и он добился бы от союзников сохранения существующих учреждений. Но миланцы не поняли этого. Двух революций оказалось достаточно, чтобы превратить независимое государство в австрийскую провинцию; из них одна насильственно заменила власть вице-короля временным правительством, другая — заменила временное правительство чужеземным господством Австрии.
Миланская революция. Первая из этих революций представляет собою кровавую драму, разыгравшуюся в Милане и состоявшую из трех актов, в которых общественные власти, образованный класс и народные массы поочередно играли главную роль. Созванный 17 апреля 1814 года для избрания делегации, которая должна была отправиться в Париж ходатайствовать за Евгения, сенат по наущению австрофилов вынес двусмысленное постановление, недостаточное, если большинство стояло на стороне Евгения, и бесполезное в противном случае. Это была одна из тех полумер, которые в минуты кризисов способны лишь создавать новые осложнения.
Сенат убедился в этом на следующий день, 18-го; упрекая его за нерешительность, крайние партии выступили на сцену, чтобы покончить с режимом, в устранении которого все они были равно заинтересованы. Сторонники Мюрата во главе с Пино, итальянцы-патриоты во главе с Конфалоньери, австрофилы во главе с Гамбараной — составили общую петицию, которая, оспаривая законность решений, принятых сенатом, требовала немедленного созыва избирательных собраний. Одновременно из Новары были вызваны полчища вооруженных крестьян, чтобы поддержать эти требования народной демонстрацией.
Но эти своеобразные союзники пошли гораздо дальше, чем этого хотели призвавшие их, и вписали печальную страницу в историю наполеоновской Италия. 20 апреля они, под предводительством Конфалоньери, двинулись к зданию, где заседал сенат, и сначала осыпали бранью сенаторов, преданных вице-королю, а под конец ворвались в зал заседаний и разгромили его. В этот момент, пользуясь возбуждением, какие-то негодяи бросили в толпу имя Прина, министра финансов, в котором народ давно видел олицетворение фискального гнета. Этого оказалось достаточно, чтобы толпа осадила дом Прина, вывела его из тайника, где он спрятался, четыре часа волочила по улицам и медленно прикончила ударами палок и зонтиков. Являлись итальянские либералы соучастниками этого преступления или нет, — их цель, во всяком случае, была достигнута: они отняли у французской партии законную власть роспуском сената и моральную силу — убийством Прина.
Временное правительство и восстановление австрийского владычества. После разрушения надо было созидать, но на это либералы оказались неспособны. 21 апреля было учреждено временное «регентство», которое должно было подготовить почву для установления настоящего правительства. Но установить его можно было только в том случае, если бы регентство могло опереться па войско и было поддержано народом, санкционировано державами и одобрено Австрией. Шаги, предпринятые итальянскими либералами во всех этих направлениях, оказались безрезультатными, и, пользуясь их стесненным положением, Австрия уверенно пошла
Последняя кампания Мюрата. Но в последнюю минуту на защиту независимости Италии выступил тот самый человек, который раньше нанес такой удар итальянскому национальному делу. Неаполитанский король Мюрат вернулся в свою столицу тотчас после прекращения военных действий. Не помышляя ни о чем, кроме сохранения своей короны, он сначала решил прибегнуть для этого к заступничеству той державы, которая гарантировала ему престол, и послал на Венский конгресс для защиты своих интересов князя Кампо-Кьяро. Происки Марии-Каролины Бурбонской и Талейрана [160] , настойчиво домогавшихся низложения Мюрата, встретили отпор со стороны Меттерниха, которому было неудобно нарушить формально заключенный договор. Таким образом, начатые переговоры должны были, повидимому, окончиться к выгоде Мюрата, если бы он не совершил промаха и не испортил развязки из желания ее ускорить. Получив известие о договоре 3 января, разделившем Европу на два лагеря, он счел войну неизбежной, и, спеша принять в ней участие, чтобы использовать ее в своих интересах, заявил, что намерен провести свои войска через папские владения, отделявшие его от остальной Европы. Этим он дал Австрии предлог немедленно мобилизовать армию на берегах По. Но в то самое время, когда Мюрат таким образом навлек на себя вражду своей недавней покровительницы, он снова стяжал милость Наполеона, который, готовясь высадиться во Франции, прислал ему свое прощение и просьбу о поддержке. Большего и не надо было, чтобы Мюрат решил переменить свою политику: перейти снова в лагерь Наполеона и вознаградить себя войной за неудачу дипломатических переговоров. Он остановился на той мысли, что теперь единственным средством сохранить свои владения является их увеличение, что, смело перейдя в наступление, он может прогнать австрийцев с полуострова и что, воскресив идею независимости, он подстрекает тем итальянцев к восстанию в его пользу. 15 марта Мюрат выступил из Неаполя с армией в 35 000 человек и без труда занял Рим, Тоскану и Марки [161] ; в Римини он издал широковещательную прокламацию к тем, которых надеялся сделать своими подданными. «Итальянцы, — говорилось здесь, — настал час, когда должны исполниться судьбы Италии; провидение наконец призывает вас стать независимым народом; да раздастся же от Альп до Сицилийского пролива единодушный клич: независимость Италии!» На первых порах удача сопутствовала Мюрату; встреченный в Романье как освободитель, он взял Чезену, занял Болонью и после блестящего боя овладел Моденой. Но это был его последний успех. Перед ним стояла многочисленная армия в укрепленном лагере позади линии реки По, которую он безуспешно пытался форсировать у Оккиобелло (7 апреля); его собственное войско было плохого качества, разнородно по составу и малочисленно; народонаселение его королевства было утомлено войной и прислало ему лишь 500 добровольцев вместо тысяч, которых он ждал; да сверх того, ему еще вредило французское происхождение и память о его былой покорности велениям Наполеона.
160
Талейран получил за это денежную взятку от Марии-Каролины и ее мужа Фердинанда. За получением взятки Талейран специально посылал из Вены к ним в Сицилию своего секретаря. — Прим. ред.
161
Так назывались провинции: Песаро, Урбино, Анкона, Мачерата и Асколи. — Прим. ред.
Мюрат подвигался вперед уже нетвердой поступью, когда известие более важное, нежели все предыдущие, заставило его отступить: англичане готовились напасть па берега его королевства. Ему предстояло поспешно вернуться, чтобы затем отразить атаки армии Нейперга, следовавшего за ним по пятам. Он дал Бианки неудачное сражение при Толентино (3 мая), вернулся в Капую с армией, сократившейся вследствие дезертирства до 6000 человек, и заключил в Казаланце с английскими и австрийскими генералами военную капитуляцию, по которой он обязался покинуть свое королевство. Таким образом, выступив из своей столицы 15 марта как освободитель, Мюрат 9 мая вернулся в нее побежденным, а 20-го покинул Неаполь как изгнанник. Его место занял Фердинанд IV, поспешно прибывший из Сицилии.
Безрассудный поход стоил Мюрату короны, а за новое безрассудство он заплатил жизнью. Удалившись на Корсику, Мюрат получал здесь донесения, продиктованные, вероятно, бурбонским министром Медичи, где положение дел изображалось таким образом, будто под Фердинандом колеблется почва, всюду царит недовольство, и народ, как и армия, готов стать под его знамя, если он сам явится в свое бывшее королевство. Введенный в заблуждение этими лживыми известиями, Мюрат попал в ловушку, расставленную ему врагами: 8 октября он с горстью людей высадился в Пиццо, в Калабрии. В народной памяти надолго сохранилась легенда о его смерти и последних минутах: не успел он сойти на берег, как был схвачен и передан в руки военной комиссии, которая, учинив над ним суд единственно для формы, приговорила его к смерти (13 октября). Он умер, как подобает солдату: сам скомандовал «стреляй!» — взводу, присланному для исполнения казни.