Том 3. Зеленый вертоград. Птицы в воздухе. Хоровод времен. Белый зодчий
Шрифт:
Закривившаяся морда,
Полусломаны рога.
А при этом смотрит гордо,
Словно — вот, мол, съем врага.
Шевельнул я краем шубы.
Надоело. Уходи.
Снова тут. Оскалил зубы.
Хвост означил позади.
Ну, чего ты? Говори же.
Раз пришел, так для чего?
Ухмыльнулся. Смотрит ближе.
Видно, хочет своего.
А чего, ему известно.
Вправо, влево он мигнул.
Встали тени, так, что тесно.
В голове,
Расползлись, как черви, лики,
Копошатся и глядят.
Хоть ручные, все же дики,
И косят неверный взгляд.
Полузвери, полурыбы,
Птицезмеи, жадный рот.
Дивных стран живые глыбы,
И на них бесовский скот.
Диво — пастбище видений
Распаленного ума.
Кто вы, тени? Что вы, тени?
Ваша матерь — Смерть сама?
Луг ваш — дух умалишенный?
Тощий Дьявол — ваш пастух?
Язвы памяти бессонной,
Саранчою полный слух!
*
Вновь ушел, и вновь пришел.
Чей же это произвол
Гонит внутрь, и прочь, во вне,
И велит кружиться мне?
Там в клети — ручной медведь,
Здесь в юрте — ручной пингвин.
Что же, песню им пропеть:
Сжальтесь, звери, я один?
Тут еще — ручной тюлень.
Что ли, с ним поговорить?
Я, мол, видывал сирень,
Я умею нектар пить.
Тоже был, мол, кое-где,
Тоже я не кто-нибудь,
Обратя свой взор — к звезде,
Начинал свой дальний путь.
А не выгорело, — что ж,
Приходи сюда другой.
Посмотрю я, как пойдешь
По безбрежности морской.
Посмотрю я, как дойдешь
До величья белых льдин,
Как мечта увидит ложь
Ею тканых паутин.
Это Полюс? Может, да.
А быть может, что и нет.
Полюс наш в душе всегда,
В первозданности примет.
Вот примета: Поцелуй.
Вот примета: Вздох — люблю.
Вот примета: Взрывность струй.
Зов русалки: Утоплю.
Вот примета: Долгий взгляд.
Сердце к сердцу. Полюс — здесь.
Ты же шел — всегда назад,
Проходя простор свой весь.
Ты лишь думал, что вперед
Уходил и уходил.
И ушел. В бесцельном. Вот.
В безглагольности светил.
*
Какая ночь! Все звезды. Полны числа.
Узоры дум, что мыслятся не здесь.
Качается златое коромысло,
И влагой звездной мир обрызган весь.
В сияньи свеч, округлую равнину
Повсюду купол ночи обступил,
В раскинутом величии я стыну.
О, атом пытки в торжестве светил.
Я вспомнил что-то из того,
Что было некогда моим,
Теперь же —
Отшедший звук, ушедший дым.
Я был у моего окна,
В каком-то сладостном бреду,
А голубая вышина
Зажгла Вечернюю Звезду.
И вдруг я понял, что звено
Есть между вышнею и мной,
Что темный с светлой есть одно,
Что я земной и неземной.
И так душа была жива,
Как в Мае пляска светлых дев,
Душой — в одно слиявши два,
Я пел вселенский свой напев.
*
* *
В мое окно глядит Вечерняя Звезда.
[Она же Утренняя].
Вокруг меня шумят ночные города.
[Они же утренние].
В моей душе навек слились и Нет и Да.
[И Да и Нет — их нет].
В моей груди дрожит благоговейный вздох.
[В нем и проклятие].
Вокруг моих гробниц седой и цепкий мох.
[Он и с расцветами].
Со мною говорят и Сатана и Бог.
[Их двое, я один].
О, паденье росы, при рождении дня,
Ветром навеянное!
Дар дивящихся трав, добровольная дань,
Ночью надуманная!
О, паденье дождя, на продольность долин,
Облаком свеянное!
О, рождение слез, в день единый из дней,
Веденье свидевшихся!
*
* *
Зачем, звено с звеном свивая,
Сюда спустился светлый сон,
Звуча зурной, струной, свирелью,
Струя струю светлей зари?
Свевая сказки сонных листьев,
И в свисты свежий ветер влив,
Зачем влагает в слух — их слитность,
Зачем зовет, зачем, зачем?
За слоем слой снега в подлунной,
Пришла весна, весна ушла,
Зачем же светлый звон свирели,
Весло в волне зачем, зачем?
Шутя, блестя, шурша, как шалость,
Зачем тот шепот — шелк пришел,
Свирели счастья в саркофаге
Зачем, зачем, зачем, зачем?
*
* *
Где же я?
Где же я?
Веет, сеет Небо снег.
Где же я?
Если б плыть.
Если б плыть!
Можно б встретить тихий брег,
Если б плыть!
Я в цепях.
Я в цепях!
Тело бело, мысли лед.
Я в цепях.
Не привстать.
Не привстать!
Не стряхнуть мертвящий гнет.
Не привстать!
Время нет.
Время нет!
Время было и прошло!
Время нет.
Белый свет.
Белый свет.
Где же я? Дрожит крыло!
Белый свет!
*
* *
Не могу я быть в юрте,
Не могу уж, не могу.
Захлебнулся я в мечте,
Эти мысли, те, и те,