Том 37. Игорь и Милица (Соколята)
Шрифт:
Онуфриев пробрался к ней, гладил ее волосы и говорил ворчливо, покачивая головой:
– Эх, дите малое уходили… Дьяволы, a не люди… Гнались-то, почитай, за две версты… Нам-то видно было да стрелять нельзя: несподручно открывать прикрытие. Ну, да никто, как Бог. A Гореньку вызволим… Нечего и говорить, что не оставим. Наш капитан не таковский, чтобы не выручить. И взашей накладет обидчикам так тебе любо, что только держись! Идем к нему, дите. Давай, снесу на руках за милую душу.
И прежде, чем могла ответит что-либо Милица, бравый солдат подхватил ее, как перышко, на руки и понес к офицерской землянке.
Но Любавин со своими офицерами, наблюдавший бешеную скачку
Тем же трепетным срывающимся голосом Милица сделала ему донесение.
– Добрались туда благополучно… Сделали с колокольни разведку… Численность - один эскадрон всего, венгерские гусары. Полк эрцгерцога Фердинанда. Разогнали жителей селения, навели панику, троих казнили, заподозрив в укрывательстве казаков. Горю схватили, тоже взяли под подозрение… Он же, Димитрий Агарин, успел убежать… К счастью, лошадь нашел, отбившуюся от места постоя и вот Бог привел…
Милица едва докончила свою речь, задохнувшись от волнения. И вдруг, взглянув на внимательно слушавшего ее капитана, рухнула перед ним на колени.
– Ради Бога, ради всего святого, спасите Горю… Выручите его, выручите его!… - трепетно и взволнованно срывалось с ее губ.
– Он - герой, он послал меня, тогда как сам… «О, спасите его, спасите, пока он жив, пока его не расстреляли, не повесили, не запытали…
И слезы градом хлынули из ее глаз.
Капитан Любавин был потрясен до глубины души этим порывом. Он положил руку на плечо своего юного разведчика. Неизъяснимое выражение радостной гордости легло на его мужественные черты. Он окинул взглядом толпившихся кругом него офицеров и произнес с глубоким волнением в голосе, обращаясь к Милице:
– Ты оправдал все мои ожидания, мальчуган… Я доволен тобой… Дай мне от души пожать тебе руку, маленький герой… A насчет твоего друга не беспокойся, мы поспешим ему на выручку и Господь поможет нам спасти его… Сведения, которые ты принес нынче, драгоценны, они открывают нам путь к дальнейшему. От своевременного занятия той деревушки, где вы оба, ты и твой товарищ, сделали такую блестящую разведку, зависит многое… Ваш подвиг не останется без награды. Я представлю вас обоих к ней и…
– О, что касается меня, то лучшей наградой будет спасение Игоря!… - вырвалось новым горячим порывом из груди Милицы.
– Повторяю, я сделаю все, что могу, для его спасения, - подтвердил снова капитан Любавин и стал отдавать приказания толпившимся вокруг него офицерам и солдатам.
Милица была как во сне. Офицеры подходили к ней, жали ей руку, гладили ее по голове. Солдатики смотрели на нее с братской гордостью. Они в действительности гордились своими юными разведчиками, не жалевшими своей жизни во имя службы для родины. Особенно был доволен Онуфриев.
– Мал золотник, да дорог, - говорил он, собираясь вместе со всей ротой к предстоявшему им в сумерки «делу», в то время, как Милица сидела, измученная до полусмерти и, не будучи в состоянии задремать, среди муки неизвестности за участь Игоря, пользовалась временным физическим покоем.
– Вот вам и дите несмышленое! A как дело-то оборудовал, хошь и взрослому в пример. Небось, наш генерал Егорья за такое дело пожалует. И разведку сделал, и коня из-под носа y этих ротозеев сцапал, и от погони ушел… A самого от земли не видать.
– Конь-то хорош больно, - похваливали солдаты.
– Да, уж что и говорить. Не конь, a брыльянт. Небось, за такого коня пятьсот целкачей отвалить надо,
– Подымай выше! Чего пятьсот - тыщу.
– Митенька, a Митенька, ты бы поел, дите, y котла. А? Хошь и не горячие щи нынче хлебаем, по тому случаю, что приманивать
Ta только молча отрицательно покачала головой.
– Разве могу я есть, Иван Афанасьевич, когда Горя, может быть, умирает в этот миг?
– с горечью вырвалось y нее.
– Ну, вот! Так вот тебе и умирает сейчас. Типун тебе на язык! Да полно тебе, парень, не накликай зря, не каркай ты, ради Бога… У самого нутро выворотило, видит Бог… Уж, кажись, доведется коли нашего дите Гореньку живым раздобыть, да самому живу остаться, из похода вернусь, - к Скорбящей пешком пойду, либо в Колпино к Святителю Николаю Угоднику, полпудовую свечу поставлю, лишь бы Он, Милостивец, Горю нашего сохранил.
И незаметно от Милицы солдатик смахнул выступившие y него на глазах слезинки.
Глава VI
Быстро и бесшумно падала на землю темная осенняя ночь… Постепенно заволакивалась непроницаемой густой пеленой природа.
В некоторых домиках галицийского селения, чудом уцелевших от пожара, зажглись приветливые огоньки. Австрийцы как будто еще и не думали о ночном отдыхе. Всеми правдами и неправдами раздобыли они в единственном разгромленном ими бедном шинке вина к ужину, и теперь, наевшись досыта и опохмелившись в достаточной мере, собирались в кружки на дворах и в избах, вели беззаботные беседы, то и дело прерываемые нетрезвыми выкриками, песнями и пьяным смехом.
Эти выкрики и смех доходили до ушей Игоря Корелина. Он сидел под замком в одной из таких уцелевших избушек. У дверей стоял на страже неприятельский солдат. У единственного оконца горницы, выходившего на задворки, торчала голова другого гусара в высокой шапке. Наскучившись стоять на одном месте, венгерец порой прохаживался по крошечному дворику, и его высокая шапка то и дело мелькала мимо окна, за которым томился Игорь. Свет фонаря, горевшего снаружи y двери домика, скупо освещал внутренность избы, разграбленной бесцеремонными австрийцами и совершенно пустой. С часа его заключения сюда юноша переживал невыносимую муку. Связанный по рукам и ногам, избитый схватившими его неприятельскими солдатами, Игорь менее всего думал о причиненных ему физических страданиях. Больше, о, несказанно больше, тревожило и угнетало его полное неведение об участи Милицы. Как удалось добраться ей до своих позиций? И не настигла ли ее неприятельская пуля в пути? Что ее не вернули назад, в этом Игорь был убежден, но он не мог поручиться за то, что девушка не лежит мертвая среди кочек и бугров огромного пустыря. Весьма могло случиться, что гусары настигли ее и уложили на месте.
При одной мысли об этом, душа юноши болезненно ныла и сердце сжималось в жалкий маленький комок.
A ночь по-прежнему бесшумно сгущалась над землей, черная, беспросветная ночь. Перестал маячить часовой y окошка и остался дремать, стоя y косяка. Но крики на деревне не утихали, напротив, чем дальше придвигалось ночное время, тем громче и разнузданнее делались они. Вот как будто стихли на минуту… И снова подхватило несколько десятков, сотен голосов какое-то приветствие, не то ура, не то виват, разлившееся лавиной над селением. Караульный гусар y окна внезапно очнулся и стал беспокойно оправляться, то и дело поглядывая сквозь стекло к Игорю, во внутренность избы. В тот же миг юный пленник услышал топот нескольких сотен лошадиных копыт по деревенской улице, и двор его импровизированной тюрьмы сразу осветился.