Том 4. Белая гвардия, Дни Турбиных (с иллюстрациями)
Шрифт:
Но он не страшен. Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Звезды будут также неизменны, так же трепетны и прекрасны. Нет ни одного человека на земле, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим мира, не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?
Конец.
79
«МХАТ узнал Булгакова в 1925 году, — писал П. Марков — Уже первая встреча с ним оставила впечатление необыкновенное — острого, оригинального и в то же время предельно глубокого человека. Его роман „Белая гвардия“ появился в одном из толстых журналов, и театр задумался над возможностью сделать из романа пьесу. Булгаков охотно принял предложение
В апреле 1925 года Булгаков начал работу над пьесой, а 15 августа уже представил в театр. Автор прочитал пьесу в сентябре, артисты одобрили, но тут-то и начались осложнения; нарком Луначарский прочитал рукопись и дал убийственно-отрицательный отзыв, отметив несколько «живых сцен», нарком пришел к выводу, что вся пьеса «исключительно бездарна». «Все остальное либо военная суета, либо необыкновенно заурядные, туповатые, тусклые картины никому не нужной обывательщины». Все это получилось, по мнению Луначарского, «вероятно, от полной драматической немощи или крайней неопытности автора».
14 октября репертуарно-художественная коллегия МХАТа постановила: «Признать, что для постановки на Большой сцене пьеса должна быть коренным образом переделана. На Малой сцене пьеса может идти после сравнительно небольших переделок. Установить, что в случае постановки пьесы на Малой сцене она должна идти обязательно в текущем сезоне, постановка же на Большой сцене может быть отложена и до будущего сезона. Переговорить об изложенных постановлениях с Булгаковым».
15 октября 1925 года Булгаков в категорической форме писал одному из руководителей театра В. В. Лужскому: «Глубокоуважаемый Василий Васильевич. Вчерашнее совещание, на котором я имел честь быть, показало мне, что дело с моей пьесой обстоит сложно. Возник вопрос о постановке на Малой сцене, о будущем сезоне и, наконец, о коренной ломке пьесы, граничащей, в сущности, с созданием новой пьесы.
Охотно соглашаясь на некоторые исправления в процессе работы над пьесой совместно с режессурой, я в то же время не чувствую себя в силах писать пьесу наново.
Глубокая и резкая критика пьесы на вчерашнем совещании заставила меня значительно разочароваться в пьесе (я приветствую критику), но не убедила меня в том, что пьеса должна идти на Малой сцене.
И, наконец, вопрос о сезоне может иметь для меня только одно решение сезон этот, а не будущий.
Поэтому я прошу Вас, глубокоуважаемый Василий Васильевич, в срочном порядке поставить на обсуждение в дирекции и дать мне категорический ответ на вопрос:
Согласен ли 1-ый Художественный Театр в договор по поводу пьесы включить следующие безоговорочные пункты:
1. Постановка только на Большой сцене.
2. В этом сезоне (март 1926).
3. Изменения, но не коренная ломка стержня пьесы.
В случае, если эти условия неприемлемы для Театра, я позволю себе попросить разрешения считать отрицательный ответ за знак, что пьеса „Белая гвардия“ — свободна.
Уважающий Вас М. Булгаков».
В ходе доработки пьесы Булгаков сделал попытку спасти пьесу «косметическим» ремонтом, кое-что «выбросить», кое-что изменить. Но вскоре он понял, что дело не только в том, что он представил «пухлый том „инсценированного“ романа», как писал П. Марков. Счет был предъявлен более глубокий и принципиальный. Можно ли себе представить на советской сцене Мышлаевского, бросающего в партер следующие слова: «Сейчас в комиссаров буду стрелять… Ах ты, ма…» А весь этот эпизод и действия Мышлаевского спровоцированы фразой Алексея Турбина: «А вслед за ним придет и совершенно неизбежно с полчищами своих аггелов Троцкий». В Троцкого и направляет маузер, взятый у Шервинского, Виктор Мышлаевский. Мог ли Луначарский, прочитав все эти сцены, одобрить их? Конечно, нет… И не только эти, но и другие «белогвардейские» сцены… Так что работа началась по разным направлениям, и по уплотнению романного материала, и по устранению уж слишком резких в идеологическом отношении сцен.
Так возникла вторая редакция пьесы «Белая гвардия».
Питерские ученые-булгаковеды опубликовали первую редакцию «Белой гвардии», исключив из текста ряд сцен, имевших принципиальное значение, и почему-то опубликовав их отдельно.
Первая редакция пьесы «Белая гвардия» в пяти актах публикуется по позднейшей машинописной копии с поправками рукою Е. С. Булгаковой, ф. 562, к.11, ед. хр. 3; публикуется впервые самый полный текст пьесы, более близкий к роману, чем другие редакции.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Турбин Алексей Васильевич, военный врач, 30 лет.
Турбин Николка, его брат, юнкер, 18 лет.
Тальберг Елена Васильевна, их сестра, 24-х лет
Тальберг Владимир Робертович, 35 лет, генштаба полковник, муж Елены.
Мышлаевский Виктор Викторович, штабс-капитан, артиллерист, 27 лет.
Шервинский Леонид Юрьевич, 24-х лет, поручик, личный адъютант гетмана и дебютант оперы.
Студзинский
Малышев, полковник-артиллерист, командир белогвардейского артиллерийского дивизиона, 35 лет.
Лисович Василий Иванович, по прозвищу Василиса, инженер, домовладелец, 45 лет.
Ванда Степановна, его жена, 39 лет.
Болботун, командир 1-й конной петлюровской дивизии, 43 лет.
Галаньба, сотник, командир разведки при 1-й петлюровской дивизии, 27 лет.
Лариосик (Ларион Ларионович Суржанский), поэт и неудачник, 22-х лет.
Гетман всея Украины.
Фон Шратт, германского генштаба генерал-майор, 45 лет.
Фон Дуст, германского штаба майор, 40 лет.
Врач германской армии.
Камер-лакей.
Еврей.
Человек с корзиной.
Дезертир-сечевик.
Доктор.
Максим, гимназический педель, дряхлый старик.
Юнкер Павловский.
1-й бандит, 2-й бандит, 3-й бандит.
1-й офицер, 2-й офицер, 3-й офицер.
Гайдамак-телефонист.
Най-Турс, полковник, гусар.
Юнкера-артиллеристы, юнкера-пехотные,
Гайдамаки.
Действие происходит в период декабря 1918 года — января 1919 года Киеве во время гетмановщины и петлюровщины.
АКТ ПЕРВЫЙ
Бьют старинные часы девять раз и нежно играют менуэт. Загорается свет. Открывается квартира Турбиных. Большая, очень уютно обставленная комната с тремя дверьми. Одна из них ведет на половину Алексея Васильевича, другая на половину Елены, третья в переднюю, внутренность которой зрителям видна. В комнате камни, на изразцах над камином рисунок красками, изображающий голову петлюровца в папахе с красным шлыком, и крупная надпись тушью: «Союзники — мерзавцы».
В камине догорает огонь.
На сцене Николка (он в защитной блузе, в черных рейтузах и высоких сапогах, погоны юнкер-офицерские, Николка немного заикается), и Алексей (в синих рейтузах с гусарским галуном, во френче без погон).
Оба греются у камина.
Николка(играет на гитаре и поет).
Пулеметы мы зарядили, По Петлюре мы палили Киев город мы прославим, На Крещатике киоск поставим Петлюрчики, чики… Голубчики, чики… Покажите-ка ваш мандат! Пулеметы мы зарядили, По Петлюре мы палили Пулеметчики, чики… Голубчики, чики… Выручали вы нас, молодцы!Алексей. Черт тебя знает, что ты поешь. Пой что-нибудь порядочное.
Николка(поет).
Хошь ты пой, хошь не пой, В тебе голос не такой! Есть такие голоса, Дыбом встанут волоса.Алексей. Это как раз к твоему голосу и относится.
Николка. Алеша, это ты напрасно. Ей-богу, у меня есть голос. Ну, конечно, не такой, как у Шервинского, но все-таки порядочный. Драматический, вернее всего, тенор. Леночка, а Леночка, как по-твоему, есть у меня голос?
Елена(за сценой). У кого? У тебя? Нету никакого.
Николка. Это она расстроилась, оттого так и отвечает. А между тем, Алеша, мне учитель пения говорил: «Вы бы, говорит, Николай Васильевич, в опере, в сущности, могли петь, если бы не революция».
Алексей. Дурак твой учитель пения.
Николка. Я так и знал. Полное расстройство нервов в турбинском доме — у меня голоса нет, а вчера еще был, учитель пения дурак, и вообще пессимизм. А между тем я более склонен к оптимизму. (Играет на гитаре.) Хотя ты знаешь, Алеша, я сам начинаю удивляться. Ведь девять часов уже, а он сказал, что днем приедет. Уж не случилось ли с ним чего-нибудь в самом деле?
Алексей. Ты потише говори.
Николка. И главное, неизвестно, что предпринять. (Пауза.) Вот комиссия, создатель, быть замужней сестры братом.
Алексей. В особенности, когда у этой сестры симпатичный муж.
Николка. Да. Вообще, туманно и паршиво. (Бренчит, напевает минорно.)
Туманно… туманно… ах, как все туманно.Елена(за сценой). Который час в столовой?