Том 4. Ход белой королевы. Чаша гладиатора

Кассиль Лев Абрамович

Заметы долгой жизни хранили стены школы. У нее была своя сложная судьба.

В дни войны здесь был штаб гитлеровцев. Иногда вдруг проступали сквозь полуслезший слой клеевой краски какие-то немецкие надписи, которые сердито выскребывались ребятами. А в ином углу когтистая свастика или носатый орел выклевывались из-под облупившихся обоев.

А после того как выгнали гитлеровцев, тут размещался штаб одной из дивизий, освободившей весь район от врагов.

И вот теперь все это должно было уйти под воду или быть снесено. Вода продолжала прибывать. Правда, уже не так стремительно, как в первые дни заполнения водохранилища, но все-таки она продолжала подниматься неукоснительно. Это было заметно и во водомерным

рейкам, все больше отдалявшимся от берега, и по тому, как уходила в воду дамба, которой была обнесена школа. Заливало улочку за улочкой в снесенных кварталах. И это тоже очень тревожило Пьера. Вдруг тайник скрывается где-нибудь в том районе Сухоярки, который еще будет затоплен. То, что сокровища не были зарыты в районе Собачеевки, ныне уже ушедшей глубоко на дно, было ясно: при сносе домов, при рытье котлованов они были бы уже обнаружены. Но сейчас Пьерка старался уже не думать обо всем этом.

…Славку Махана, когда он отправился промышлять разными неблаговидными способами возле кино «Прогресс», остановил какой-то тип в синем комбинезоне, которые обычно носят монтажники на стройке. Что-то очень недоброе, сразу напомнившее о каких-то опасных знакомствах, разглядел в нем Махан. А тип подошел сбоку, легонько толкнул Махана локтем в бок и, глядя в сторону, произнес:

– Здорово, Маханок! Сколько лет в обед, как мы с тобой не видались.

Махан настороженно молчал, разглядывая типа. Тот приблизился к Махану и, как бы подставив ему свою щеку, слегка склонившись набок, вдруг стал очень ловко двигать одним ухом. Ухо подрагивало, ходило из стороны в сторону и сверху вниз, мелко дрожало.

– Вертоухий? – подавленно ахнул Махан.

– Цыма! Тишина. Если помнишь – забудь. С тем завязано.

– Тебе еще срок не вышел? – шепотом спросил Махан, узнав уже теперь окончательно человека, с которым он не столь давно сам чуть не угодил в очень далекие места. – Что, винта, нарезал?

– Амнистия, – скромно ответил тип, отводя Махана в сторону. – Подчистую, не сомневайся. И вообще ты это оставь. С тем давно завязано. А есть новый разговор.

– Нет, это уж мимо, – сказал Махан.

– Это как понять? Гляди, я мимо не бью.

– Я давно с этим всем кончил, – попробовал возразить Махан, впрочем, не очень уж уверенно.

– Ты мне эту психику не разводи, – проговорил тот в самое ухо Махану. – Я тебя в закон брал, я тебя при-ияд, только я и. могу тебя вчистую отпустить. А стукнуть вздумаешь кому, так за тобой, знай, по двум статьям должок числится. Если все приплюсовать, годков на восемь верных набежит. Давай, если тебе молодой жизни не жалко. Сам я мараться не буду с тобой, суд решит праведный.

Махан молчал. Только глаза у него бегали по сторонам, словно искали лазейку, через которую можно удрать.

– Брось оглядываться, не убежишь. И довольно из себя девочку строить. Я тебе дело предлагаю. Имеется одна работка ударная. От тебя мне многого не потребуется. А будешь в деле. Ясно?

Они отошли в сторонку и сели в безлюдном месте на одну из скамеечек, недавно поставленных близ водохранилища. И тип в комбинезоне стал говорить Махану, что, возможно, у них тут, у местных лопухов, которые ничего не чуют, прямо под ногами лежат тысячи и тысячи – чистое золото и камешки. Тип не так давно вернулся из отдаленных мест, где его по наивности пытались перековать и исправить. Попал он туда, как известно Махану, совершенно безвинно, так как настоящим полицаем никогда не был, а так только оказывал иной раз и кое-кому некоторые услуги. Да и то не по своей охоте. Другим сошло, а он – отвечай. И обошлись с ним, конечно, уж чересчур строго. Слава богу, пришла амнистия – его отпустили. Но дело в том, что там, где его перековывали и исправляли, был один здешний, сухоярский. Вот тот уж был настоящим полицаем. И вообще немцам кум, сват и брат родной. Ему-то самому еще

вольного света скоро не увидеть. И вот дружок этот, узнав, что его сосед по бараку уходит на волю, рассказал под великим секретом о тайнике, в котором скрываются несметные ценности. Даже дал на кусочке коры нацарапанный чертежик. По нему сразу можно найти тайник. Это в подвале, там имеется заслоночка. Надо только место знать. Там сверху замаскировано. Дело простое. Только самому ему, Вертоухому, опасно соваться, как бы кто не встретился из старых знакомых. Еще, чего доброго, признает. А Махану ничего не стоит. Он назвал адрес. «Там еще раньше штаб был», – напомнил Вертоухий и, прищурившись, посмотрел на Махана.

– Гей! – оживился вдруг Махан. – Так это, выходит, прямо у них в подвале под самой школой находится. Ну, вовремя ты прибыл, я тебе скажу. А то через неделю это вовсе на дне останется. Школа-то намечена на снос.

– Вот к чему и разговор. Рассиживаться-то некогда. Понятно теперь?

– Понятно.

– Хорошо, что хоть еще не вовсе понятие потерял.

Махан задумался. Как быть? В школу его категорически не пускали. Даже близко туда совать нос было опасно. Значит, надо было еще кого-то брать в долю.

– Там у меня есть двое хлопцев, – осторожно сказал Махан. – Они кое-что слышали про это дело.

– Откуда же? – насторожился Вертоухий.

– Да тут один из-за границы воротился, так у него парнишка. А ему еще там, за границей, сказали. – Махан уклонился от более подробного ответа. Ему не хотелось говорить о Пьере, обо всем, что он слышал от Ремки.

– Ты чего это накручиваешь? – усомнился Вертоухий.

– Правду я тебе говорю. Этому парню в Париже, что ли, кое-чего говорили. Только он с ними связаться трусит. А со мной, будь покоен, все будет в ажуре.

– А он не брякнет кому?

– По гроб не пикнет. Давай планчик. Тип не сразу отдал. Он смотрел в прыгавшие из стороны в сторону глаза Махана.

– Нет, – решил он, – это я тебе не отдам. Сымай сам, своей рукой.

Пока Махан перерисовывал план на папиросную коробку, Вертоухий все смотрел на него.

– Слушай, Маханок, – сказал он напоследок, – я хоть и отпущен вчистую, хоть и завязал, но в последний раз могу кое-что и вспомнить. Так что ты смотри не балуй. Ясен разговор?

– Ясно без слов. – Махан угодливо закивал и хихикнул. – Порядок будет!

Сговорились, где должны встретиться, когда будет извлечено из тайника то, что в нем хранится.

– Смотри!.. – еще раз пригрозил на прощание Вертоухий.

Они разошлись.

Тип в комбинезоне направился к станции, но за поворотом на Вокзальную улицу кто-то окликнул его.

Сумерки сгущались, и Вертоухий не сразу разглядел человека, с которым они уже было разминулись.

– Виноват, гражданин хороший! – сказал этот человек, подходя к нему. – Где это вас вроде уже будто видел? – То был Богдан Анисимович Тулубей, возвращавшийся домой с работы. – Ей-богу, лицо знакомое.

– Возможно, бывает, – неохотно согласился тип. – Всяко бывает, товарищ начальник. Личность с личностью, случается, и совпадает, а на поверку выходит совсем обратное: не тот.

– Погоди-ка, стой! Не вместе ли мы с тобой плотину ставили в одном северном местечке?

– Так точно, товарищ начальник. – Видя, что уже не отвертеться, тип развел руками и суетливо осклабился.

– Я тебе товарищем еще, помнится, не был.

– Извиняюсь, гражданин начальник… Вот теперь снова уравнялись, так сказать. Вы, что же это, слыхать, были реабилитированный? Ну, а я амнистированный. Сказать можно, у нас с вами свобода, равенство и братство. Обоим пофартило: кто правый, кто виноватый – два сапога пара, только ноги врозь идут. Одна назад, другая вперед. Вы, видать по всему, далеко вперед ушли. Реглан на вас. Замечаю, что комсостав выше среднего. Ну, я, видно, вам уже не компания. Пока!