Том 4. Ход белой королевы. Чаша гладиатора
Шрифт:
– Можно ли рассчитывать, что предприятия Сухоярки – все, словом, хозяйство – будут включены в общее энергокольцо? – Про то спросила полная коренастая девушка с тугими длинными косами.
– Будет ли свой театр в Сухоярке? И какой? Хорошо бы – музыкальная комедия! – спросил парень, одетый в куртку с застежкой-«молнией».
И тут все зашумели:
– А драматического тебе что, не надо?
– Ты без музыки и в театр не пойдешь?
– Кстати, – спросила седая женщина в толстых очках, – что слышно о новом помещении для музыкальной школы?
Теперешнее уже тесно.
– А как со строительством холодильника?
Что-то затянулось, – спрашивали из
– Планируется ли расширение сети шахтерских профилакториев? – раздавался вопрос из другого угла зала.
На галерее встал парнишка в форме («Из горнорудного училища», – пояснил Богдан) и, прежде чем спросить, заранее уже залился краской так, что девчонки рядом с ним начали фыркать друг дружке в плечо, отворачиваясь… У мальчонки был какой-то странный двойной голос. Он то говорил низким басом, то вдруг сбивался чуть ли не на фистулу.
– Прошу сказать, – начал парнишка густым голосом, – будет ли атомная энергия, – тут он вдруг соскочил с баса на дискант, – применяться в местных условиях на угледобыче. И как стоит вопрос с подземной, – он сошел на басы, газификацией угля? А также с гидродобычей?
– Слыхал?! – Богдан восторженно ткнул локтем в бок Незабудному. – Видал, как соображает! Надо мне его будет заприметить. Ишь ты, верещит и пиликает, как дудка, а котелок варит.
Потом, когда на все вопросы даны были ответы, старики стали обступать Незабудного. Кто сразу узнал и продирался через ряды к приезжему, а кто сперва всматривался, а потом только начинал припоминать, кто перед ним.
– Артем?! Будь ты неладен! Чтоб тебя разорвало!
– Здоров, Незабудный! Недаром так тебе фамилия. Не забыл, старый. Повертался.
И каждый из стариков, проталкиваясь к Артему, еще издали здоровался:
– О-о-о, бедолага! Мы думали, совсем ты от нас отломился, Артем.
– День добрый, старый чертяка!
Старики, сгрудившись вокруг Незабудного, громко крякали, утирали усы, лобызались с Артемом Ивановичем и крепкими еще кулаками били чемпиона в плечо и в грудь, в которой только гудело что-то от этих ударов, способных бы с первого же раза повалить любого другого человека.
Большинство из них помнил и узнавал сейчас Незабудный. Вот могучий Павло Лиходий, глава целого рода прославленных забойщиков. Вот веселый юркий Микола Семибратный. Жив еще старик, не сдается. Подошел и Макар Зелепуха, а с ним Максим Халилеев и Никита Перегуд. Все это были крепкие, двужильные старики. Трудовые и партизанские медали красовались на их мундирах с голубыми стоячими воротниками – на мундирах почетных шахтеров. Вот какие это были деды! Да и отцы они были удачливые. Едва расспросив Незабудного о том, как его здоровьичко, как доехал, все стали хвастаться успехами своих детей. Да и было чем похвастаться перед приезжим. У одного сын уже был где-то директором завода, а другой командовал за инженера на большой шахте. У этого дочь стала известной балериной и выступает сейчас в Ленинграде, в Академическом театре. Вон она какая краса-кралечка на фотографии. Юбка, правда, малость коротковата, но это уж у них такое заведение, непременный фасон. А четвертый достал из кармана письмо сына, который был в Москве заместителем министра по угольной части. И с завистью слушал рассказы этих удачливых отцов, полные чадолюбия и родительского бахвальства, навеки уже бездетный и вчера еще бездомный Артем. Ведь и с Пьером у него что-то не складывалось как надо. Не получался из Пьера Петька. Очень уж французистый был паренек.
– Что толку-то в стоячку да
И Артема Незабудного повели в уютный зал, где люди толпились у стойки, блиставшей всеми традиционными ресторанными дарами. А над стойкой он увидел старые часы с кукушкой. Да, это были те самые часы, что висели когда-то в трактире, который так и звался «Подкукуевка», или «Кукуй». Давно уже, видно, кукушка не отсчитывала часов. Где ей было угнаться за новыми временами. Она так и застряла в окошечке своего домика, вытаращила глаза, раззявив беззвучно клюв. Откуковала, видно, свое зозуля и теперь молча уставилась из своего окошка на новую эпоху.
Но здесь, в буфете Дворца шахтера, по-прежнему встречались вечерами вышедшие на пенсию, но еще пошумливавшие старики шахтеры.
Сдвинули столики. Артема Ивановича усадили на почетное место, в центре. И пошел большой, хороший разговор.
– Так, – сказали старики и выпили все враз. – Значит, вотрь сянте, говоришь? Ну, нэхай так. Сянте так сянте. Будем здоровы!
Хорошо. Значит, выпили по-французски. «Вотр санте. Ваше здоровье!» По-немецки уже пили: «Прозит!»
Теперь все налили себе кружки сызнова.
– Ну, в Италии, чай, был? – спросил старик Зелепуха. – Давай же выпьем тогда и под итальянский разговор. Это как будет?
– У них, у итальянцев, пьют таким манером, – объяснил Артем, – сперва, стало быть, нальют и говорят: «Салюте!» А потом встают и друг дружку издаля приветствуют: «Чин-чин». Вроде как бы, мыслится, чокнулись.
– Вот и хорошо, выпьем чин-чином, – подхватил Зелепуха.
Все шло отлично. Старики были довольны.
– Культурно сидим, – говорил кто-нибудь из них время от времени. Не раз, конечно, за этот вечер вздохнули старики, вспоминая тех, кто уже давно выбыл из числа посетителей Подкукуевки и либо лежал на погосте, либо почил где-то в братских могилах, либо сгинул без вести в годы войны. Понурив седые головы, помянули старики и многих сыновей – своих и чужих, не вернувшихся домой, война поубивала…
И смолкали все. Кто осторожно слезу выковыривал из морщины, кто медленно ставил перед собой тяжелый, добела стиснутый кулак на столешницу.
Незабудный заметил, что у многих горняков на почетных мундирах рядом с трудовыми медалями и орденами красуются ордена боевой славы, партизанские медали. Приподнял пальцем на груди у Перегуда одну такую. И о каких только удивительных делах, о каких походах неслыханной дерзости – и о смелых рейдах, оглушавших оккупантов, и о безмолвной муке окружения, когда любой шорох мог привести к гибели, и о добровольном неистовом труде на подмогу фронту – обо всем пересказали в этот вечер Незабудному старики под давно уже не кукующей деревянной зозулей. Они побуждали друг друга к рассказу, сами же перебивали и снова, как говорится, «делали подставу» для разговора. Только и слышалось:
– А ты расскажи ему, Павло, как наши хлопцы у них генерала кончали и весь штаб с адъютантами… Чего ты головой крутишь? Ведь ты, черт старый, сам тогда им штаб запалил зажигательной полбутылкой. Так все и полыхнуло…
– Да что про то!.. Ты лучше вот что… Помнишь, как пехом с тобой тысячу километров, а то и поболе топали через фронт. И все ночью. Днем где заховаемся, а как стемнеет – ходу! С нами еще человек шесть было. Пооборвались все, наголодовались – это жуткое дело! Чуть не голяком, и кости наружу торчмя торчат. Кто вовсе босый, а кто на одну ногу обутый, а с другой товарищу обужку дал. Чтоб хотя на одной топал. А все же до своих продрались.