Том 4. Ход белой королевы. Чаша гладиатора

Кассиль Лев Абрамович

А стихи, которые она произносила, брали исток давний и дальний. От подмосковного ручейка, от древних вод, которые качали петровский ботик, от струй, рассеченных кораблями Ушакова, до морей недавней войны, в которых отразилась доблесть советских флотов, до течения вод Волго-Дона, а теперь уже и к самой Сухоярке вели строки стихов.

До чего становится богатой Биография твоя, вода! Мощный, добродушный экскаватор Не жалеет для

тебя труда.

И все, как это бывает в классе, когда учительница говорит о чем-то знакомом и находящемся рядом, все посмотрели на экскаватор. И казалось, что он, смущенный этим общим вниманием, неловко ощерил зубастую пасть ковша.

Ксана читала о том, что скоро будет и здесь:

Ты тогда предстанешь пред народом Не совсем обычной, не простой Дружбой кислорода с водородом, А союзом действия с мечтой.

Не все было до конца понятно в этих словах, и химию в шестом классе еще не проходили, и не каждый из строителей помнил формулу, но все понимали: речь идет о близком будущем, которое принесет сюда по открываемому ей пути вода.

– Не один случайный гость приезжий, – произнесла Ксана и выразительно обернулась на Пьера.

Не один случайный гость приезжий, Не одна страна – весь шар земной Будет умываться нашей свежей, Животворной русскою водой.

И, когда Ксана кончила, зааплодировали все. Даже там, высоко наверху, где на фоне весеннего неба маленькими фестонами чернели головы стоявших на лесах строителей – там сверху тоже все хлопали и кто-то басом, словно вбивая сваи, бухал: «Быс!.. Быс!..»

– Как прочла!.. Какое сердце! – восхитилась Елизавета Порфирьевна.

– И, главное, текст весь усвоила, нигде слова не спутала! – отметил растроганный Глеб Силыч.

А потом, это было заранее задумано Ириной Николаевной, Пьер читал стихи Беранже.

– Революционные французские стихи читает Пьер Кондратов. Автор Пьер-Жан Беранже, – объявил ведущий программу долговязый паренек с озабоченным лицом. Он выходил, ступая огромными резиновыми сапогами, на помост и там начинал говорить с неожиданной басовитостью, как будто он у кого-то на короткое время брал взаймы голос.

Пьер читал любимые стихи деда:

Возвращение на Родину

Меня в дни юности беспечной Непостоянство увлекло За океан, где солнце вечно Так ослепительно светло. Край мой родимый, Страстно любимый!.. . . . . . . . . . . Но я тем странам был чужой И, по земле своей страдая, Тобою бредил, увядая… Привет тебе, мой край родной!

Стихи, прочитанные Пьером, вызвали оглушительный восторг строителей. Но, видимо, кроме Ирины Николаевны, все не очень хорошо

разобрались, в чем дело. Потому что, когда от молодежной бригады строителей выступал комсомолец, чтобы поблагодарить школьников за приезд и выступления, он сказал:

– А также просим от имени всех строителей передать наш пламенный привет пролетариям Парижа, от лица которых тут их юный представитель прочитал нам стихи на революционные темы. Пьер был, кажется, доволен, что его приняли за представителя пролетариев Парижа. А объяснять что-нибудь было уже поздно.

Кончился перерыв, запела оглушительно сирена, рванулись с места, лязгая кузовами, фырча и взвывая на подъемах, моторы самосвалов. Люди взялись за лопаты, за ручки тачек, рычаги механизмов. Все двинулось в работу.

Когда ехали обратно, слегка ошеломленные всем виденным, слегка усталые и потому непривычно тихие, Пьер, глядя в окно автобуса, вдруг сказал:

– Это очень здоргово пргекргасно будет, что у нас как морге станет… Пргавда, ргебята… Хоргошо, Ксана, да? Ксана радостно закивала. Но Ремка тут же захохотал:

– Слыхали. «У нас». Здорово. Вполне уже перековался. Ай да Пьерка, хвалю!

Ксана уничтожающе поглядела на Ремку. Сеня показал ему из-под сиденья кулак. Сидевший впереди Сурен обернулся и постучал себя по лбу.

Пьер покраснел, припал щекой и виском к стеклу и молчал потом всю дорогу.

На обратном пути проезжали через райцентр. Автобусы, на которых ехали школьники, остановились на небольшой центральной площади, чтобы заправиться у колонки бензином. Ребята вышли поразмяться. А Ксана сошла здесь, потому что сговорилась встретиться тут с бабушкой. Председательница должна была приехать в этот день на своей «Победе»-козлике по всяким делам в райцентр.

Ремка Штыб, Пьер и Сеня не спеша прогуливались по тротуару, от нечего делать заглядывая в витрины магазинов. И вдруг все трое они стали как вкопанные. За витриной комиссионного магазина, за решеткой, опущенной на обед, они увидели знакомую всем троим, не раз виденную на столе у деда Артема оливиновую вазу с серебряным атлетом.

И Пьер, совершенно пораженный, забыв о всякой осторожности, вдруг закричал:

– Регарде! Смотри! Вторая ваза. Значит, уже нашли, откопали?..

– Чего, чего? – жадно насторожился сразу Ремка.

Пьер, бледный, прижавшись скулой к решетке витрины, отгораживая глаза с боков руками, как шорами, всматривался…

Нет, сомневаться не приходилось. Это был кубок «Могила гладиатора», точно такой, как у деда Артема.

– Ты про что говоришь? Откопали? – приставал Ремка.

– Да ничего я не говоргил! Убиргайся! Что я говорил?

– Врешь, Пьерка, смотри! Обещался все со мной по-товарищески. Узнаю – хуже будет.

Но уже звал, сигналил автобус у колонки. И Пьер побежал к машинам. Ремка на секунду задержался, посмотрел еще раз через решетку и стекло на кубок в витрине, потом кинулся догонять Пьера.

Глава XIX

Тот или этот?

Вечером Незабудный позвонил из Сухоярки по телефону в магазин. Позвонил так, для очистки совести, еще не ожидая никаких новостей. Но ему сообщили, что кубок уже продан. Нашелся покупатель. Из уважения к бывшему чемпиону мира согласились сегодня же выдать ему вырученные деньги. Артем Иванович заторопился к автобусу.