Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка личности и творчества

Розанов В. В.

15

Ему же

Отрывок

Был на свете Букильон И поэт Жуковский, Букильону снился сон Про пожар московский. Видел также он во сне, Что Пожарский на коне Ехал по Покровской. О ужасный, грозный сон! Знать, перед кручиной! Вот проснулся Букильон, Чистит зубы хиной. Пробудился и поэт И скорехонько одет Он в тулуп овчинной…

16

Записка к Свечину

Извольте, мой полковник, ведать, Что в завтрашний субботний день Я буду лично к вам обедать, Теперь же недосуг. Не лень, А Феб Зевесович мешает… Но буду я не ночевать, А до вечерни поболтать, Да выкурить две трубки. Да подсластить коньяком губки, Да сотню прочитать Кое-каких стишонок, Чтоб мог до утра без просонок Полковник спать.

17

Дневник

и новые греки

Счастливый путь на берега Фокиды, Счастливый путь в отечество богов! Но, друг, ужель одной корысти виды Тебя влекут к стране твоих отцов? Пускай вино, и шелковые ткани, И аромат, и пламенный мокка Сбирают там с торговли жадной дани, Твоя корысть — минувшие века. Перед тобой обитель вдохновенья И древности величественный храм; Тебе вослед, мечтой воображенья Переношусь к чудесным сим брегам. Вот на волнах пророческий Делос! Обрушен храм и тернами порос…

18

Плач о Пиндаре

Однажды наш поэт Пестов, Неутомимый ткач стихов И Аполлонов жрец упрямый, С какою-то ученой дамой Сидел, о рифмах рассуждал, Свои творенья величал, Лишь древних сравнивал с собою, И вздор свой клюковной водою, Кобенясь в креслах, запивал. Коснулось до Пиндара слово. Друзья, хотя совсем не ново, Что славный был Пиндар поэт И что он умер в тридцать лет, Но им Пиндара жалко стало. Пиндар, великий грек, певец! Пиндар, высоких од творец! Пиндар, каких и не бывало, Который мог бы мало-мало Еще не том, не три, не пять, А десять томов написать. Зачем так рано он скончался, Зачем еще он не остался Пожить, попеть и побренчать? С печали дама зарыдала, С печали зарыдал поэт: За что, за что судьба сослала Пиндара к Стиксу в тридцать лет! Лакей с метлою тут случился, В слезах их видя, прослезился, И в детской нянька стала выть, Заплакал с нянькою ребенок, Заплакал повар, поваренок, Буфетчик, бросив чашки мыть, Заголосил при самоваре, В конюшне конюх зарыдал, И, словом, целый дом стенал О песнопевце, о Пиндаре. Да, признаюся вам, друзья, Едва и сам не плачу я. Что ж вышло? Все так громко выли, Что все соседство взгомозили. Один сосед к ним второпях Бежит и вопит: «Что случилось? О чем вы все в таких слезах?» Пред ним все горе объяснилось В немногих жалобных словах. «Да что за человек чудесный? Откуда родом ваш Пиндар? Каких он лет был? молод? стар? И что об нем еще известно? Какого чина? Где служил? Женат был? Вдов? Хотел жениться? Чем умер? Кто его лечил? Имел ли время причаститься, Иль вдруг свалил его удар? И, словом, кто такой Пиндар?» Когда ж узнал он из ответа, Что все несчастье от поэта, Который между греков жил, Который в славны древни годы Певал на скачки греков оды, Не католик, язычник был, Что одами его пленялся, Не понимая их, весь свет, Что более трех тысяч лет, Как он во младости скончался — Поджав бока свои, сосед Смеяться начал, и смеялся Так, что от смеха надорвался! И, смотрим, за соседом вслед Все — кучер, повар, поваренок, Буфетчик, нянька и ребенок, Лакей с метлой, и сам поэт, И дама — взапуски смеяться. И хоть и рад бы удержаться, Но, признаюся вам, друзья, Смеюсь за ними вслед и я.

19

Прощание

Друзья, в сей день был мой возврат, Но он для нас и день разлуки; На дружбу верную дадим друг другу руки Кто брат любовию, тот и в разлуке брат. О, нет! не может быть для дружбы расстоянья! Вдали, как и вблизи, я буду вам родной, А благодарные об вас воспоминанья Возьму на самый край земной. Вас, добрая сестра [69] , на жизнь, друг верный мой, Всего, что здесь мое, со мною разделитель, Вас брат ваш, долбинский минутный житель, Благодарит растроганной душой За те немногие мгновенья, Которые при вас, в тиши уединенья, Спокойно музам он и дружбе посвятил. Что б рок ни присудил, Но с долбинской моей семьей Разлука самая меня не разлучит: Она лишь дружеский союз наш утвердит. Мой ангел, Ванечка [70] , с невинной красотою, С улыбкой милой на устах, С слезами на глазах, Боясь со мной разлуки, Ко мне бросающийся в руки, И Машенька [71] , и мой угрюмый Петушок [72] , Мои друзья бесценны… Могу ль когда забыть их ласки незабвенны? О будь же, долбинский мой милый уголок, Спокоен, тих, храним святыми небесами. Будь радость ясная ваш верный семьянин, И чтоб из вас в сей жизни ни один Не познакомился с бедами. А если уж нельзя здесь горе не узнать, Будь неизменная надежда вам подруга, Чтоб вы при ней могли и горе забывать… Что б ни было, не забывайте друга…

69

А. П. Киреевская (во втором браке — Елагина). — A. M.

70

И. В. Киреевский. — A. M.

71

М. В. Киреевская. — A. M.

72

П. В. Киреевский. — A. M.

Переписка А. П. Киреевской (Елагиной) и В. А. Жуковского

1. В. А. Жуковскому

22

апреля 1813 года

Долбино

Dolbino — c'est le nom de la campagne que j'habite et que j'ai l'honneur de recommander au tr`es cher cousin, dont la m'emoire me parait en effet un peu sujette `a caution. Je crois que j'ai eu le bonheur de vous entendre nommer plus de 20 fois Dolbino par son v'eritable nom qui lui a 'et'e donn'e depuis une vingtaine de si`ecles, — et maintenant [73] , кто же бы мне сказал, что вы забудете даже имя той деревни, где все вас так без памяти любят. Господи помилуй! И батюшки светы, худо мне жить на свете! Нет, сударь! Не только Долбино зовут мою резиденцию, но и самый холодный край на свете называется Долбино, столица галиматьи называется Долбино, одушевленный беспорядок в порядке — Долбино! Вечная дремота — Долбино! И пр., и пр., и пр., и пр., и пр., и пр., и пр., и пр., и пр., и пр. Неужели вы и после этого забудете Долбино?

73

Долбино — название деревни, где я живу и которую имею честь рекомендовать дражайшему кузену, память которого, по-видимому, действительно ненадежна. Мне кажется, я более двадцати раз имела счастье слышать, как вы называли Долбино его настоящим именем, данным ему столетий двадцать тому назад, — и теперь (фр.). — A. M.

2. В. А. Жуковскому

1813 год

Долбино

Жукачка, я давно к вам не писала, и это очень дурно! А ежели бы вы знали причину, от которой молчала, то сказали бы: это еще хуже! Теперь так много накопилось на сердце, что если приняться за письмо, не расстанешься с ним целый день, а мне этого не хочется, и в стиле Алексея Сергеевича [74] доложу просто вашему высокоблагородию, что мы все живем по-прежнему, в четырех стенах: ездим из Мишенского в Долбино, из Долбина в Мишенское, из Мишенского в Игнатьево, из Игнатьева в Мишенское, из Долбина в Володьково, из Володькова в Долбино, из Долбина в Чернь, из Черни домой и прочие подобные неистовства [75] , что мы точно так же носились на тех же ногах, на которых и при вас носились, только (par parenth`ese [76] ) не совсем с теми же головами. Что, одним словом, постороннему взору и приметить перемены какой-нибудь невозможно — сердцу друга надобно бы взглянуть на внутрь, но это милое сердце, может статься, само имеет нужду в утешении, а на сегодня все бессмертные посетители спрятались в туман, гремят одни цепи и не пускают к милому краю родины, итак — courage et pers'ev'erance! [77] Будущее и настоящее — все сердцу неизменного друга — и позвольте помолчать, пока хочется квакать, то есть жаловаться или быть недовольной. У меня новых синонимов тьма, Жуковский! Все ваши альбомчики записывались! А счетных книг довольно и старых! В природе хорошего мало, итого с тех пор, как мы расстались, редко подводится, разве под расходом счастия! Ну, ежели эта тоска перед радостью? Ну, ежели вы скажете: «Ура, поймал!» Скорей сказывайте мне, что там с вами делается, признаюсь, порядочно наши с вами души мучаются.

74

Очевидно, А. С. Бунин. — A. M.

75

Мишенское — имение Жуковского; Володьково — имение Черкасовых; Чернь — имение Плещеевых. — A. M.

76

В скобках (фр.). — A. M.

77

Храбрость и отвага (фр.). — A. M.

Mais le Purgatoire laisse du moins un Paradis `a esp'erer, si vous me parlez de votre bonheur, me voil`a tout de suite aux Elys'ees. Du reste, c'est pour me tromper moi-m^eme que je fais semblant de prendre mon agitation pour le pr'essentiment du bonheur, — cher ami, je n'esp`ere rien! Ni les t^etes courronn'ees, ni les coeurs amis, ni les persuasions raisonnables ne peuvent rien quand il s'agit de conscience! Vous ne voudrez pour vous-m^eme d'un bonheur qui lui co^uterait son repos, et qui par l`a m^eme ne serait plus un bien pour aucun de vous. Pour vous avouer franchement, je suis f^ach'ee m^eme de ces nouveaux efforts, de ces nouvelles esp'erances, qui ne servirent qu'`a tourmenter votre coeur, — combien de fois faudra-t-il renoncer, se d'esesp'erer, revenir `a se contenter de la simple belle vertu et puis se jeter de nouveau `a corps perdu dans tous les orages d'une mer agit'ee, dont toutefois les vagues bienfaisantes vous portent contre votre gr'e sur le rivage? Pardon, mon cher ami, que Dieu nous garde ce que nous avons, qu'il vous conserve votre amie charmante, vos vertus, et qu'il remplisse votre Coeur de tout le bonheur de son amour. Abandon! Et foi! Et aimons sans mesure! `A Dieu! [78]

78

Но чистилище, по крайней мере, оставляет надежду на рай, если вы говорите мне о вашем счастье — вот я и на Елисейских полях. Впрочем, это, чтобы обмануть самое себя, я принимаю свое волнение за предчувствие счастья, дорогой друг, я ни на что не надеюсь! Ни коронованные особы, ни дружеские сердца, ни уговоры разума не могут ничего в делах совести! Вы сами не захотите счастья, которое будет стоить ей покоя и которое уже поэтому не будет благом ни для кого из вас. Признаться откровенно, я даже недовольна этими новыми усилиями, этими новыми надеждами, которые только измучили ваше сердце — сколько раз еще надо будет отказываться, отчаиваться и опять довольствоваться простой и прекрасной добродетелью, а потом снова бросаться очертя голову во все бури взбаламученного моря, благодарные волны которого помимо нашей воли выносят вас на берег? Простите, мой дорогой друг, да сохранит нам Бог то, что мы имеем, сохранит вам вашу милую подругу, ваши добродетели и наполнит ваше сердце всем счастием ее любви. Отдадимся течению! И будем верить! И любить без меры! С Богом! (фр.) — A. M.

3. А. П. Киреевской

16 апреля 1814 года

Муратово

Здравствуйте, милая моя сестра, новая знакомка и старый друг [79] . Вы мне дали на дорогу добрый запас размышлений и чувств. Месяца за два я бы не вообразил, что мне будет можно поехать с грустью из Долбина в Муратово — бедные мы люди! Думаем о бессмертии, о горнем, отдаленном счастье, а под носом не видим того, что может нас утешать и делать довольными. Наше путешествие сделало и моему сердцу большое добро: оно помогло ему найти находку — доверенность к дружбе, прежде смешанную с сомнением, потом почти совсем разрушенную, обратить в веру — не есть ли это находка? И не везде ли видно доброе Провидение? Отымая с одной стороны, оно всегда заменяет с другой. С полною доверенностью я сунулся было просить дружбы там, где было одно притворство, и меня встретило предательство со всем своим отвратительным безобразием — от вас не думал ничего требовать, и все само сделалось. Эта мена ничуть не убыточная, а вместе с нею и добрый урок.

79

Незадолго А. П. Киреевская узнала о привязанности В. А. Жуковского к М. А. Протасовой и желании жениться, в котором ему было отказано. Е. А. Протасова не дала согласия на брак В. А. Жуковского с ее дочерью. — A. M.

Вот вам моя реляция. Поехав от вас, я думал ночевать в Черни. Но в Волхове узнал, что Плещеев, мой добрый негр, который белых книг не страшится, приехал один из Ельца. Я скорей в Чернь, но его не застал — он уехал в Муратово. Переменив лошадей, скачу за ним. Ночь и страшная грязь не выпустили меня из Козловки, и я ночевал у Марии Николаевны [80] . Она сказала мне официальную новость: свадьба [81] назначена на 2 июля, а после свадьбы едут в Дерпт. Я поглядел на своего спутника — вы его знаете. Больная, одержимая подагрою надежда, которая, скрепя сердце, тащится за мною на костылях и часто отстает.

80

М. Н. Свечина. — A. M.

81

Речь идет о свадьбе А. А. Протасовой с А. Ф. Воейковым, который тогда был назначен профессором русской словесности в Дерпт. — A. M.