Том 4. Наша Маша. Из записных книжек

Пантелеев Леонид

— Хорошо, что я родилась!!!

. . . . .

— Бедная девочка! — говорит мама.

Почему же это она бедная?

Выхожу во двор и тоже испытываю жалость к нашей Маруське.

— Папа! Папа! Смотри! Театр!..

Посадила на скамейку своих маленьких кукол, мишку и кота в сапогах и изощряется — прыгает, поет, танцует перед ними.

Ах, как не хватает ей братика, сестрички или «подрлуги».

. . . . .

Вчера день был преотличный, не жаркий, даже не очень теплый,

но солнечный.

Сегодня — похуже. Дождя нет, но и солнца не видно. После завтрака ходили с Машей кормить хозяйских цыплят.

Машка несла миску, куда мама вылила гущу от вчерашнего супа, и накрошила хлеб — белый и черный. Машка идет, смотрит на хлеб и говорит:

— Я белый хлеб больше люблю… Я грузинка, потому?

— Нет, Маша, ты русская. Это у тебя мама грузинка.

— А цыплята? Они — грузины?

14.9.60.

Играет в саду. Готовит, лечит кукол, ходит в гости, ездит в автобусах и на поездах… И все — одна. Как она цепляется за тебя, когда выйдешь на минуту в сад:

— Папочка, давай поиграем?!

Чувствуешь себя извергом, палачом, зверем, когда говоришь «некогда».

Проводишь с нею, в общем, не так уж мало времени, даже очень много, а ей — мало. Ей нужен коллектив, товарищи и подруги. Зимой об этом нужно будет непременно и серьезно подумать.

. . . . .

Вчера вечером мама причесывала Машу. Говорит:

— Какая ты лохматая, Маша. Что это такое? Что ты за папуас?

Маша, искоса взглянув на нее:

— А ты знакома с папуасами?

— Да… знакома.

— Я тоже знакома.

— Где же ты их видела?

Дочка наша за словом в карман не лазает.

— Все мои друзья — папуасы, — говорит она.

Откуда вдруг это?

15.9.60.

Как-то раз, когда Машка просила меня «не ляботать», а поиграть с нею, я имел неосторожность, если не глупость, объяснить ей, что, если я не буду работать, у нас не будет денег.

— Ничего, возьмем где-нибудь, — сказала она.

— Деньги, Маша, не берут где-нибудь, а зарабатывают.

— Ну и не надо их, — сказала она. И я стал ей растолковывать, что без денег не будет у нас ни хлеба, ни мяса, ни конфет. И платье ей не на что будет купить, и башмаки, и чулочки… А я вот, мол, напишу рассказ, рассказ напечатают, мне за него пришлют денег и так далее и тому подобное.

Мама уже тогда сказала мне, что я «спускаю ребенка с небес на землю». Не в том беда, что на землю, а в том, что ударение делается на деньгах. Ведь на самом-то деле не так.

Вчера утром вышел в сад. Машутка играет. Я принял участие в игре, но через

пять минут должен был заявить, что пора за стол, надо работать.

— Не работай немножко! Поиграй! — взмолилась Машка.

— Нет, Маша, надо идти работать.

— Не надо. Мы можем сегодня не покупать. У нас мясо, кажется, есть. Денег не надо.

Пришлось растолковывать (именно растолковывать, а это не ахти как действует на ребенка), что работает человек — и писатель, и булочник, и столяр, и рабочий у станка, и продавец в магазине — не потому, что платят деньги, а потому, что работа доставляет человеку радость.

Не уверен, что она это поняла. А кроме того, первое впечатление всегда ярче и первое объяснение — убедительнее.

. . . . .

Рассказывал Маше про цирк.

— А там львы есть?

— Да, — говорю, — бывают.

И рассказал, как укротительница кладет свою голову льву в пасть.

— В Ленинград, — говорю, — приедем, — возьмем тебя в цирк.

— Давай пойдем, — соглашается Маша. — Только я сама не буду совать голову. Хорошо?

Это условие я принимаю.

17.9.60.

Вечером топили плиту, мама жарила пирожки, обещала и Машке дать теста. Машка смотрела на нее с таким жадным нетерпением, что сама призналась:

— Я вся дрожу.

Делала маленькие пирожки с каким-то черносмородиновым джемом.

. . . . .

А третьего дня вечером мы с Машей (позже к нам присоединилась и мама) вырезали и склеивали звериную карусель — очень приятно нарисованную, но не очень ловко подогнанную самоделку Т. Глебовой. Машка намазывала фотоклеем там, где я ей показывал, и опять вся дрожала:

— Я сама… сама!..

. . . . .

Говорили о разных профессиях.

— А я кем буду? — спрашивала Машка.

— Кем хочешь, — говорю. — Ты можешь сама выбрать себе занятие. Можешь стать доктором, учительницей, почтальоном, столяром, писателем.

— Буду писателем. — Но сразу же спохватилась: — Нет, доктором.

Потом говорит:

— Я буду доктором, но буду только подрлуг своих лечить. Я чужих дядей боюсь лечить.

. . . . .

Ночью сегодня было холодно. Когда я после работы, в 1 час 30 минут, выходил в сад, стоял густейший, какой-то зловеще-беспросветный туман. Может быть, и заморозки были. Когда занимались гимнастикой, все вокруг блестело.

День солнечный. На небе ни облачка.

Но — прохладно.

Сейчас 11 часов. Мама и Маша ушли в лес за брусникой, но быстро вернулись. На траве лежит такая роса, что Машка тотчас промочила ноги. Вернулась, переобулись, опять пошли. Обещал после работы и я прийти…