Том 4. Очерки и рассказы 1895-1906
Шрифт:
При рассмотрении этих расценок был поднят вопрос, следует ли включать в расценку широкой колеи подвижной состав. Этим вопрос сводился к уменьшению стоимости ширококолейной версты на шесть тысяч рублей.
Большинство членов совещания высказалось в том смысле, что не следует включать в расценку подвижной состав на том основании, что паровозы и вагоны главной линии могли бы работать и на проектируемой ветке.
— Но, — возражал я, — нам нужно двести тысяч таких веток, а протяжение главных линий всего сорок-пятьдесят
Мой сосед пренебрежительно, добродушно возразил мне:
— Оставим двести тысяч верст. Пока мы ведь собираемся строить только вашу веточку, протяжением всего сто верст. В сравнении с сорока-пятьюдесятью тысячами — это…
Он сделал в воздухе жест, все рассмеялись, и подвижной состав был вычеркнут. Стоимость широкой колеи этим низводилась к двадцати двум тысячам за версту.
Был объявлен перерыв.
— Ну, что ж, — усмехнулся кто-то, вставая и обращаясь ко мне, — разница уж не такая большая выходит между широкой и узкой колеей, а удобства широкой колеи…
Мой товарищ по выпуску, докладчик по моему делу, особенно энергично оспаривавший меня, сказал:
— Да бросьте же вы к черту эту узкую колею: выстройте себе широкую, мы ведь не против, дадим ее вам, — самому же по крайней мере не стыдно будет ездить потом.
Члены совещания слушали и смеялись. Я не оставался в долгу.
— В этом-то и несчастье, — отвечал я, — что слово «стыдно» командует над экономической жизнью страны.
— Ну, поехал…
Когда раздался звонок председателя и мы опять расселись в громадной комнате вокруг стола, занимавшего почти всю комнату, докладчик, мой товарищ, возобновил свои нападки.
— Я не вижу также оснований, — говорил он, — при широкой колее класть двадцатидвухфунтовый рельс: восемнадцатифунтовый…
— Но тогда, — дружелюбно заметил ему один из членов заседания, — подвижной состав наших главных линий не будет же годиться.
— Тогда положим старые рельсы, — поправился докладчик.
Положить старые рельсы, — значило выдать их из запаса без цены, и следовательно и цена рельс вычеркивалась из расценки. При таких условиях широкая колея грозила выйти даже дешевле узкой.
— Но у вас в запасе нет этих старых рельс, — в отчаянии возражал я.
— Для ста верст найдется.
— Но ведь это не принципиальное решение вопроса.
— Мы здесь и не уполномочены на это, и вас никто не уполномочивал; мы решаем частный простой вопрос, как экономичнее выстроить вашу веточку в сто верст.
Я думал: «Решаем частный простой вопрос, как проще провалить вашу веточку».
И с каким злорадством подчеркивалось ничтожество этой веточки в сто верст.
Счастливая мысль пришла мне в голову.
— В таком случае, — сказал я, — если у вас действительно есть в запасе старые рельсы,
Все рассмеялись.
— Хитрый, — усмехнулся и мой оппонент, и вопрос о старых рельсах был оставлен.
— Хорошо, старые рельсы мы оставим, — продолжал он, — но почему же на метровый одиннадцатифунтовый рельс, а на шестьдесят сотых метра — восьмифунтовый?
— Одиннадцатифунтовый, — отвечал я, — выдержит сорокатонный паровоз и поезд из двадцати вагонов, а восьмифунтовый только двадцатитонный и десять вагонов. В последнем случае, конечно, лишний эксплуатационный расход, но он навёрстывается в колее в шестьдесят сотых метра и меньшим строительным капиталом.
— Туманно…
И совещание постановило в обе узкие колеи ввести восьмифунтовый рельс. Я не настаивал, потому что в первоначальном проекте прошла колея в шестьдесят сотых.
— Если метровая пройдет, — возразил я своему товарищу, — после заседания я буду протестовать.
— На здоровье.
При наших схватках с товарищем старшие члены совещания держались в стороне, сочувствуя в общем моему товарищу.
У некоторых из них было заметно раздражение против меня, может быть, как против человека, желающего сказать какое-то новое слово им, умудренным опытом и знанием. Может быть, видели во мне выскочку, который желает выехать на модном, хотя и своем собственном коньке — удешевлении. Большинство, впрочем, лично были даже расположены ко мне, но просто считали меня человеком, увлекающимся ложной идеей.
Один инженер, идеально честный, прекрасный администратор и практик, которому в жизни, горячась, я сделал много зла и несправедливости, вовремя одного из перерывов резко сказал мне:
— Таким, как вы, волчий паспорт надо выдавать: всеми этими удешевлениями вы губите строительное дело.
— Это тем, что я мост-то без облицовки буду строить, — отвечал я ему, — тот мост в степи, который увидят только волки и зайцы? Что тип станции-дворца я подведу ближе к типу прежней почтовой в интересах, чтобы у всех такая же станция была? Ну и выдавайте мне волчий паспорт…
Горячие схватки начались, когда пошло обсуждение типов и цен.
Положение вещей было совершенно обратное обычному рассмотрению расценок.
Обыкновенно начальник работ в предвиденье всяких случайностей постройки выторговывал возможно высшие цены. Здесь же наоборот: со мной торговались, находя выставленные мною цены низкими, прямо невозможными к выполнению.
Самые благоразумные, самые расположенные говорили мне:
— Но вы сами себя подводите: назначьте выше цену, дайте экономию, и слава вам.