Том 4. Приключения Тома Сойера. Жизнь на Миссисипи
Шрифт:
С этого возвышенного пункта открывается широкий вид вверх и вниз по реке и далеко в лесистые просторы Иллинойса. Очень красивый вид — кажется, один из красивейших на всей Миссисипи. Впрочем, заявление это звучит довольно смело, потому что все восемьсот миль по реке между Сент-Луисом и Сент-Полом развертываются непрерывной цепью очаровательных панорам. Может быть, мое пристрастие к родным местам заставляет меня склоняться в их пользу, — мне трудно решить. Во всяком случае, этот вид был для меня прекрасным, и он имел еще одно преимущество перед всеми старыми друзьями, которых мне предстояло снова приветствовать:
Рядом со мной оказался пожилой господин, очевидно совершавший утреннюю прогулку, и мы, поговорив о погоде, перешли на другие темы. Я не мог вспомнить его лицо. Он оказал, что живет здесь уже двадцать восемь лет. Значит, он появился после меня, и я никогда его раньше не видел. Я задавал ему разные вопросы, и начал с одного своего товарища по воскресной школе — что с ним сталось?
— Он отлично окончил один из восточных университетов, уехал куда-то, шатался по свету, ничего не добился, исчез в безвестности и, забытый всеми, стал, говорят, совсем пропащим человеком.
— Он был очень способный и подавал большие надежды, когда был мальчиком.
— Да, но чем все это кончилось!
Я опросил еще об одном мальчике, самом способном ученике здешней школы, когда я учился там.
— Он тоже с наградой окончил один из восточных университетов, но с самого начала жизнь не баловала его, он терпел неудачи во всем, за что ни брался, и умер в какой-то из территорий много лет тому назад, совершенно разбитым человеком.
Я осведомился еще об одном из способных ребят.
— Он всегда преуспевал, преуспевает и будет преуспевать, по-моему.
Я спросил об одном юноше, — тогда я был мальчиком, он уехал в город учиться, чтобы стать то ли священником, то ли медиком, то ли юристом.
— Он всегда, не окончив одного, хватался за другое — переходил от медицины к юриспруденции, снова становился медиком, потом брался за новое дело; уехал на год, вернулся с молодой женой, стал пить, а потом тайком играть; в конце концов отвез жену и двух детишек к ее отцу и уехал в Мексику; падал все ниже и ниже и умер без гроша; даже не было денег на саван и ни одного близкого человека на похоронах.
— Жаль, он был одни из лучших, такой веселый, полный надежд…
Я назвал другого мальчика.
— О, с ним все благополучно. Все еще живет здесь, женился, имеет детей и процветает.
Еще о нескольких мальчиках он сказал то же самое.
Я назвал трех школьниц.
— Первые две живут здесь, вышли замуж, обзавелись детьми; третья давно умерла — замуж так и не вышла.
С волнением я спросил о ранней своей любви.
— Она хорошо живет. Была три раза замужем, похоронила двух мужей, развелась с третьим и — я слышал — собирается выйти замуж за какого-то старика в Колорадо. У нее дети живут и здесь и там — словом, везде.
Ответ на многие другие вопросы был краток и прост:
— Убит на войне.
Я назвал еще одного мальчика.
— Вот это — странный случай. Не было ни одного человека в городе, который бы не знал, что этот малый — совершенный тупица, совершенный
— Да неужели?!
— Это совершению верно. Я вам говорю чистую правду.
— Как вы это объясняете?
— Объясняю? Какие тут могут быть объяснения? Разве только то, что ежели вы пошлете круглого дурака в Сент-Луис и не скажете, что он круглый дурак, так они сами ни за что не догадаются. Одно я знаю наверняка: если б у меня был круглый дурак — я бы знал, что с ним делать: переправить в Сент-Лупс — это лучший рынок на свете для сбыта такого товара. Да, как посмотришь на такие дела да подумаешь и поразмыслишь, — разве не скажешь, что дальше идти некуда?
— Да, как будто так. А не думаете ли вы, что ошибались-то в этом мальчике не жители Сент-Луиса, а жители Ганнибала?
— Какая ерунда! Да здесь люди знали его с колыбели, знали во сто раз лучше, чем эти идиоты из Сент-Луиса могли его узнать. Нет, если у вас есть круглые дураки, которых вам надо куда-нибудь пристроить, послушайтесь моего совета — шлите их в Сент-Луис!
Я расспрашивал о многих людях, которых раньше знал. Одни умерли, другие уехали, одни жили хорошо, других преследовали неудачи; но по крайней мере о десяти из них я получил успокаивающий ответ:
— Хорошо устроились, живут здесь, детей у них хоть пруд пруди!
Я спросил о мисс Н.
— Умерла в сумасшедшем доме три-четыре года тому назад — как туда попала, так и не выходила оттуда; и все время была больна, ни на минуту сознание не возвращалось к ней.
Если он говорил правду, тут крылась тяжелая драма. Тридцать шесть лет в сумасшедшем доме из-за глупой шутки сумасбродной молодежи! Я тогда был маленьким; я видел, как эти взбалмошные барышни на цыпочках вошли в комнату, где мисс Н. за полночь читала при лампе. На девушке, возглавлявшей процессию, были надеты саван и картонная маска; она подкралась сзади к жертве, тронула ее за плечо, — та повернулась, взвизгнула и упала, забившись в судорогах. Она не оправилась от испуга и сошла с ума, В наши дни кажется невероятным, что люди еще так недавно верили в духов. Но они действительно верили.
Расспросив обо всех людях, кого я мог припомнить, я наконец спросил о себе.
— Ну, этот процветает. Вот еще пример круглого дурака. Если бы его послали в Сент-Луис, он преуспел бы куда скорее!
С большим удовлетворением я подумал, как умно было с моей стороны в самом начале разговора сказать этому прямодушному господину, что моя фамилия — Смит.
Глава LIV. ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ
Когда я остался один, я продолжал выискивать знакомые старые дома и вызывать в памяти образы их обитателей из далекого прошлого. Вдруг я узнал среди них дом отца Лема Хаккета (имя вымышленное). Сразу я перенесся на целое поколение назад, в те времена, когда жизненные события были не логическими и естественными следствиями великих всеобщих законов, но являлись результатом специальных приказаний и имели весьма точную и определенную цель — служить отчасти карой, отчасти предупреждением, всегда имея при этом в виду какого-нибудь определенного человека.