Том 4. Произведения 1857-1865
Шрифт:
— Деточек бы ваших нянчил, Павел Семеныч!
— Выпьем! выпьем, брат, потому что уж такая мне вышла линия! Нет, Петя, мне счастья! счастье-то мое, видно, еще в ту пору, как я младенцем был, собаки съели!
Такого рода разговор длился целый день. Гитара и чекан отложены были в сторону; песни не оглашали больше скромной квартиры Махоркина; но зато водка беспереводно стояла на столе, перед которым сидели собеседники. На другой и на третий день повторилось то же самое. Махоркин не делал ни шагу из своей квартиры, опасаясь встретить ту, которая столь жестоко нарушила спокойствие всей
XIII
Свадьба
В семь часов вечера, 10 сентября 18** года, квартира Ивана Павлыча блистала огнями, и сам он, в новеньком мундире и белом галстухе, занимал почетных гостей. Посаженым отцом был у него сам генерал Голубовицкий, а посаженою матерью Настасья Ивановна Фурначева; шафера были тоже хоть куда: Разбитной и Семионович. Было и еще несколько милых гостей, которые охотно приехали пожелать счастья своему сослуживцу. Иван Павлыч ходил от одного к другому, перед некоторыми на секундочку останавливался, дарил улыбкой, трепал по плечу или по спине и отправлялся далее.
— Скажите, пожалуйста, — обращается Настасья Ивановна к его превосходительству, — как все это удивительно устраивается! давно ли, кажется, Иван Павлыч у нас поселился, а вот уж и место получил, и супругой обзавелся!
— Еще не завелся! — любезно отзывается генерал.
— Всё от воли божией, ваше превосходительство, — вступается Семен Семеныч Фурначев, — без него, царя небесного, и волос с головы нашей не упадет.
— Это правда, — отвечает генерал.
— Вы, mon cher Wologchanine, прекрасно обделали свои дела, — говорит Разбитной жениху, — только я вас предупреждаю: en ma qualit'e de garcon de noce [57] , я за себя не ручаюсь… les femmes, voyez vous, c’est mon faible… [58] без этого я существовать не могу!
Иван Павлыч очень хорошо понимает, что это шутка, и улыбается.
— А вы недурно устроились, Вологжанин! — говорит генерал, гордо озираясь.
57
в качестве шафера.
58
женщины, видите ли, это моя слабость…
Иван Павлыч, вместо ответа, опять улыбается: в этот вечер он счастлив и находит, что дар слова — способность, совершенно излишняя.
— Как приятно видеть молодую и счастливую парочку в хорошеньком гнездышке! — замечает Настасья Ивановна.
— Это правда, — отзывается генерал.
— Особливо для человека опытного, ознакомившегося, так сказать, со всеми бурями жизни, отрадно успокоиться
— А что вы думаете? ведь это правда! — прерывает генерал.
— Адаму, после грехопадения, по всем вероятностям, куда было горько вспомнить о временах своей невинности! — продолжает Фурначев.
— Господа! невеста готова! — восклицает Разбитной, завидев из окна подъезжающего шафера невесты.
Генерал и прочие знатные обоего пола особы встают с мест и начинают суетиться.
— Mesdames! ваше превосходительство! позвольте… одну минуточку! — умоляет жених, внезапно возвращая утраченный дар слова.
В воображении его беспокойно мечется цифра 50.
— Ну что, если он надует?! — мысленно твердил он себе в эту решительную минуту. — Господи! да что уж это будет?!
И он, с мучительною тревогою в сердце, летит навстречу шаферу невесты.
— Невеста одета! — провозглашает, в свою очередь, шафер Спермацетов, который, с незапамятных времен, на всех губернских свадьбах, исполняет эту должность, и не только не стареет, но с каждым годом делается все более и более способным к шаферской обязанности.
— Позвольте, Иван Иваныч! — говорит Вологжанин, догоняя Спермацетова в передней, — вы не имеете никакого более поручения… ко мнесобственно?
— Никакого-с… впрочем, да! Порфирий Петрович хотел, кажется, что-то сказать мне перед отъездом, но только помолчал и пожал мне руку.
— И больше ничего?
— Больше… ничего…
— Да, помилуйте, Иван Иваныч! вы говорите всё как-то с расстановкой, как будто что-то забыли! вы поймите, что это вещь очень важная, что тут забывчивость совершенно не у места!
— Поручения я никакого не имею! — скороговоркою и решительно отвечает Спермацетов.
Господи! да что ж это такое! — восклицает Вологжанин в отчаянье, — господа! нет, воля ваша, я не поеду! вы поезжайте, Иван Иваныч! вы скажите этому старому подлецу, что честные люди не поступают таким образом! он мне пятьдесят тысяч обещал!
Между тем в гостиной генерал ужасно беспокоится. Его оторвали от весьма важных занятий… он пожертвовал немногими минутами свободного времени… эти минуты необходимы, чтобы дать отдых утомленной голове… наконец, он не видит, что такое, что такое… С другой стороны, это и оскорбление… зачем же звать, если там у них не все готово? Одним словом, генерал кипятится и ломается что есть мочи, так что все эти мелкие пташки, как Фурначев, Семионович и проч., невольно умолкают и опускают глаза в землю.
— Нет, как вы хотите, Вологжанин, — говорит Разбитной, выходя в переднюю, — как вы хотите, а вы должны ехать… Вы поймите, mon cher, что нельзя же его превосходительству ждать конца ваших переговоров…
— Да помилуйте, Леонид Сергеич, он еще вчера вечером уверял меня, что пришлет всё сполна с шафером! — умоляет Вологжанин.
— Но ведь это, наконец, ваше дело, mon cher! Ваше дело было наблюсти, чтобы условия были исполнены! Согласитесь сами, за что же вы хотите нанести оскорбление его превосходительству?.. нет, вы должны, вы не можете не ехать! Иван Иваныч! отправляйтесь к невесте и скажите, что мы в церкви!