Том 4. Произведения 1857-1865
Шрифт:
Баев. А мне чего сделается? я еще старик здоровенный… живу, сударыня, живу… Только уж словно и жить-то надоело… (Садится на стул и кашляет.)
Мавра Григорьевна.Водочки, что ли, поднести?
Баев.Не действует, красавица, не действует! ни пойла, ни ества, ничего нутро не принимает… Ох, да уж и стар ведь я, словно даже мохом порос.
Василиса Парфентьевна.Ну что, как у вас? Иван Прокофьич здоров ли?
Баев.Рычит, сударыня, с места встать не может, а рычит…
Велегласный.Аки
Баев.Ноги-то у него, знаешь, отнялись, так он лежмя рычит!
Василиса Парфентьевна. Да хоть бы ты, что ли, Прохорыч, его с простого-то ума вразумил… с чего он рычит-то?
Баев.Вразумлял я, пытал вразумлять, только он все рычит… словно он и бог знает какой енарал! (Встает и декламирует, подражая Ивану Прокофьичу.)«И не смей, говорит, мне про подлеца Прокопку поминать! он, говорит, меня антихристом назвал, он желает жить, как дедушки жили, так пущай же, говорит, вместе с дедушками за пестрою свиньей в поросятках ходит! Фу-фу-фу!» Вот как осерчал! (Садится.)
Василиса Парфентьевна. Ишь ты!
Баев.Да еще говорит: «Он, говорит, супротив моей воли на поганке женился, чтобы, то есть, сына своего, Гаврюшу, имением решить, так я, говорит, его самого имением решу, Гаврюшку-то ему заместо отца сделаю!» Даже и не поймешь, что он говорит!
Василиса Парфентьевна.Смотри-ка, уж и жениться нельзя! Не с него ли пример брать, как он гнусным манером весь век изжил!
Баев.И я ему то же говорил: Иван, мол, Прокофьич! разве человеческую плоть легко рассудить! вот я, мол, уж на что стар, а бывает, что сам только дивишься, как защемит! Ну, и в Писании тоже сказано: не хорошо, то есть, человеку одному быть, а подобает ему жить с супружницей…
Велегласный.Это справедливо.
Василиса Парфентьевна.И с чего только он остервенился так? давно ли сам-от, не скобля рыла, без стыда в народе ходил… только чудо, право!
Баев.Давно ли, сударыня! сам я своими глазами видал, как в Черноборске исправник пытал его за браду трясти: «Не мошенничай, говорит, не мошенничай!», а теперича легко ли дело: и браду свою антихристу пожертвовал, да и сына-то обездолил…
Велегласный.«Постризало да не взыдет на браду твою…» И в Стоглаве так сказано! *
Василиса Парфентьевна (иронически).Оттого, видно, и стал он к бесовскому-то житию очень способен, что исправники его за бороду часто таскали…
Баев.Таскали, это я сам видел, что таскали. То были, сударыня, времена грозные, такие времена, что даже заверить трудно. Ивана-то Прокофьича папынька волостным писарем был, так нынче, кажется, и цари-то так не живут, как он жил! Бывало, по неделе и по две звериного образа не покинет, целые сутки пьян под лавкой лежит! Тутотка они и капиталу своему первоначало сделали, потому как и волость-то у них все равно как свои крепостные люди были. А Иван-от Прокофьич подрос, так куда тоже ворист паренек стал; ну, папынька-то
Василиса Парфентьевна.Ну, а теперь, чай, и вспомнить-то ему про эти времена стыдно: во сне, дескать, все это видел!
Баев.Теперь, сударыня, он в благородные, чу, скоро попадет! Губернатор-от его уж в надворные советники за общеполезное устройство представил * ! Только я вот ему намеднись и говорю: Иван Прокофьич! не все ли тебе равно в гробу-то лежать, что купцом, что надворным… только грех, мол, один!
Велегласный.Поменьше-то еще лучше, потому как там маленького-то да смиренного на первое место посадят!
Василиса Парфентьевна.Только чудо, право! Ну, а про духовную разговору у вас не было?
Баев. Поминала было Живоедиха, так куда тебе! еще пуще зарычал! Я, говорит, еще годков пять поживу, да чего, чу! и глупости-то своей до сих пор не оставляет, даже ни на шаг от себя Живоедиху-то не отпущает!
Василиса Парфентьевна. Она, видно, и сплётки-то ему на Прокофья Иваныча плетет!
Баев.Она, сударыня, это именно, что она.
Те жеи Прокофий Иваныч(среднего роста, совершенно седой, одет в синий кафтан, носит бороду и острижен по-русски. Входит взволнованный и молча опускается на стул).
Прокофий Иваныч.Что ж это будет? что ж это будет? Господи! Родитель на глаза к себе не пущает, сын при всем народе обзывает непристойно… куда ж бежать-то!
Василиса Парфентьевна. Разве случилось что, Прокофий Иваныч?
Прокофий Иваныч (не слушая ее).Кабы не деньги! Господи, кабы не деньги!.. «Ты, говорит, долго ли нас страмить-то будешь?» И это ведь сын родной говорит!.. а как от денег отступишься?
Баев.А ты бы его, сударь, жезлом маленько поучил!
Прокофий Иваныч.Уж где мне, Прохорыч! и жезла-то у меня нет! Родитель меня от себя отшатнул, и оттого, можно сказать, всякий человек меня в родительском доме обругать в силах… От сестрицы Настасьи Ивановны, кроме как «сиволап», и слова другого не услышишь, супруг ихний, Семен Семеныч, тоже… Даже Живоедиха, и та тебе в глаза наплевать норовит… Уж где мне, Прохорыч! Разумеется, кабы капитал! (Оживляется и встает.)Д-да! ладно бы, кабы капитал… а без капиталу какой же я человек!
Баев.Все же, чай, человек, а не скотина…
Прокофий Иваныч. Хуже!.. Ты пойми, старик, что ведь ждать-то ему от меня нечего, стало быть, и уважать меня не из-за чего… Ну, за что он меня почитать будет? Разве я ему припас что-нибудь? Да и связаться-то ему со мной стыдно, потому как он с большими господами компанию водит, а я, слышь, в сермяге хожу!
Василиса Парфентьевна (Велегласному).Хоть бы ты, что ли, отец, утешил Прокофья-то Иваныча!