Том 4. Рассказы для больших
Шрифт:
«Алгебра»… — горестно подумал Павел Федорович. — «Алгебра»…
Ему вспомнилось с необычайной остротой то чувство холодного ужаса и обреченности на письменных работах, когда до звонка оставалось полминуты. Часть задачи списана, часть решена, а тощий, как вобла, математик стоит над партой и двумя пальцами тянет к себе тетрадку: «довольно-с, отдохните-с»…
Но значение странных знаков оставалось темным. Не верилось даже, что его пальцы выводили когда-то все эти черточки и завитушки.
Новые
Ниже была приписка: «в четверг extemporale! Повторить aoristus I passivi глаголов чистых и немых (чтоб они лопнули!)».
Слова в скобках вызвали сочувственную улыбку, остальное — увы… Напрасно Павел Федорович покорно и кротко повторял про себя:
«Aoristus I passivi глаголов чистых и немых». Память не только ничего не подсказывала, но сбила его с толку, неожиданно подсунув давно забытый детский счет:
«Унэ-дери-трикандери, сахар-махар-помадери, аз-баз-триба-баз, бес-бедович-кислый квас…»
Вслед за этим опять мелькнул знакомый образ. Маленький, рыжий, всклокоченный «грек» стоял у окна спиной к классу и равнодушным голосом цедил:
«Господа, не списывайте дословно. У кого одинаковые ошибки — кол».
«Дай Бог ему здоровья! — вздохнул Павел Федорович и задумался. — Попадаются же и между ними люди…»
Наконец, в конце тетради он, к искреннему своему удовольствию, нашел отрывок, в котором хоть что-нибудь можно было понять. Это был черновик домашнего сочинения «Герои у древних», из которого ясно было видно, что «герой совершает то, на что окружающие совершенно неспособны, — вот главная причина признания его героизма и удивления перед ним».
Одно место заставило даже Павла Федоровича на мгновение полюбоваться смелым полетом своей гимназической мысли:
«Если во время пожара какой-нибудь человек из толпы бросится в огонь и спасет чужую жизнь, мы назовем его героем, если же то же самое совершит пожарный, оценка наша значительно понизится. Чем это объясняется? Тем, что есть профессии, в которых человек как бы обязан всегда быть героем, причем благодаря повторению героизма ему уже никто не удивляется».
Впрочем, все это место пересекала жирная черта, а сбоку стоял унылый вопросительный знак и собственноручная резолюция: «Не на тему. Ослы».
Павел Федорович медленно закрыл тетрадь, откинулся в кресле и закрыл глаза. Было очень досадно. Вспомнились четверти, унизительный торг с латинистом, в коридоре после урока, о тройке с минусом, которая должна была обеспечить тройку в годовом, подсчитывание на бумажке отметок (сколько в среднем?), ответы «на поправку» в конце четвертей, списывание на промокашках греческих экстемпоралей, — весь мутный чад гимназической повинности, мелких
Особенно ярко всплыла темная жуткая полоса экзаменационных дней — дней «подготовки», конспектов, шпаргалок, часов ожидания, пока очередь дойдет до твоей фамилии, и ужасных минут, словно перед эшафотом, — минут обдумывания своего билета…
Даже теперь, при одном воспоминании, Павел Федорович поймал себя на смутной радостной мысли: слава Богу, у него уже ни одного экзамена в жизни не будет.
Он покосился на общую тетрадь и вздохнул: однако разве сегодня это не был экзамен? И какой зверский провал! Словно его подвели к доске, испещренной ассирийской клинописью — ни звука!
Досада все росла. «Столько лет, столько лет…» Но, может быть, он только забыл, может быть, другие, у кого память лучше и кто хорошо учился, помнят?.. Он встал, подошел к стене и постучал:
— Иван Иванович, вы дома?
— Алло! — раздалось из-за стены.
— Можно вас потревожить?..
Иван Иванович, квартирный хозяин, — служил в банке, разбирался в любом вопросе в течение пяти минут и считал себя вторым после Шопенгауэра умным человеком на свете.
— Здравствуйте. В чем дело?
— Вы хорошо учились в гимназии?
— Серебряная медаль.
— Ого! Присядьте на минуту, — Павел Федорович снял с кресла Библию и переложил ее на стол. — Ответьте мне, пожалуйста, на несколько вопросов, только не перебивайте и не удивляйтесь…
— С удовольствием. — Иван Иванович с недоумением покосился на жильца, но потом вспомнил, что получил с него позавчера за месяц вперед, и успокоился.
— У вас память хорошая?
— Nec plus ultra.
— Прекрасно. Скажите, — Павел Федорович незаметно заглянул в тетрадь, — где находится центр тяжести конуса?
Иван Иванович резко повернул голову к жильцу, пожевал губами и изумленно спросил:
— Что это вы, Павел Федорович?
— Ничего. Совершенно здоров-с. Так где центр тяжести конуса?
— Не знаю…
— Так, — Павел Федорович перевернул под столом несколько страниц. — Кто такой Лука Жидята?
— Лука Жидята?
— Да, Лука Жидята. Феодосий Печерский? Илларион?
— Гм… Это что-то такое из словесности.
— Совершенно верно: «что-то такое из словесности». Так. Что вы можете сказать о perfectum и plusquamperfectum medii глаголов немых с подъемом коренной гласной?
— Не знаю, — вопросительно улыбаясь, ответил квартирный хозяин, смутно догадываясь, в чем дело.
— А, не зна-е-те? — Павел Федорович вошел в свою роль и повысил голос. — Серебряная медаль… Отлично-с! Нарисуйте мне графическое изображение зависимости между временем и скоростью для различного рода движений…