Том 4. Сашка Жегулев. Рассказы и пьесы 1911-1913
Шрифт:
Елена Петровна (церемонно). Пожалуйте, княжна. Вот он, мой больной, развлеките его, он, бедненький, скучает. Un moment! Venez ici, Modeste!
Модест Петрович (торопливо). Иду, сестра, иду.
Поздоровавшись с княжной, уходит. Сторицын и княжна одни.
Сторицын.Людмила Павловна, я очень рад… Простите великодушно, здесь такой ужасный беспорядок. Этот поднос я уберу, эти бумаги я отложу, эти гранки — так; теперь садитесь, пожалуйста,
Людмила Павловна.Вы нездоровы, Валентин Николаевич?
Сторицын.Пустяки, о которых чем меньше говорить, тем приятнее.
Людмила Павловна.Хорошо. Ваш кабинет теперь не такой, чем днем.
Сторицын.Лучше?
Людмила Павловна.Да. Я вам не мешаю?
Сторицын.Нет, Людмила Павловна, вы были больны?
Людмила Павловна.Нет, я была здорова. Я теперь каждый день езжу верхом на острова.
Сторицын.На острова? Да, конечно. Но я успел немного привыкнуть, чтобы мы вместе возвращались с курсов, и эти две недели…
Людмила Павловна.Вы привыкли, чтобы я вас провожала? Я не хотела.
Сторицын.Да, конечно. Не прикажете ли чаю, княжна?
Людмила Павловна.Нет, благодарю вас, я в это время не пью. У вас в столовой сидит Саввич? Он всегда там сидит?
Сторицын.Да, почти всегда. Во всяком случае — пять лет.
Людмила Павловна.И в кабинет вы его также пускаете?
Сторицын.Оставим Саввича. Вы и у нас долго не были, отчего?
Людмила Павловна.Тоже не хотела. Мне очень не нравится ваш дом. Вы ничего не имеете против, чтобы я так говорила? — я могу иначе.
Молчание. Сторицын тихо и нехотя смеется.
Сторицын.Я смотрю на ваши длинные перчатки и чувствую себя, как студент, который на балу случайно познакомился с великосветской барышней и не знает, о чем с ней говорить. На вас особенное платье — обыкновенно я не вижу, как одеваются женщины, но на вас особенное платье, и от этого я просто не узнаю своего кабинета. Интересно было бы видеть вас в амазонке. Впрочем, все это пустяки… и вы хорошо делаете, что молчите. Скажите, Людмила Павловна, вы прочли книги, которые я вам рекомендовал?
Людмила Павловна.Нет.
Сторицын (сухо). Вероятно, не было времени?
Людмила Павловна.Да. Я все думала, и мне некогда было читать.
Сторицын.О чем же?
Людмила Павловна.О жизни думала. И о вас думала.
Молчание. Сторицын быстро ходит.
Сторицын.Вы знаете, о чем я всегда мечтал?..
Людмила Павловна.Ваша жена сказала, что вам вредно волноваться.
Сторицын.Оставьте!.. Я мечтал о красоте. Как это ни странно, но я, книжник, профессор в калошах, ученый обыватель, трамвайный путешественник, — я всегда мечтал о красоте. Я не помню, когда я был на выставке, я почти совсем лишен величайшего наслаждения — музыки, мне некогда
Людмила Павловна.Да.
Сторицын.Но не в картинах дело, да и не в музыке. Вот говорят, что жить надо так и этак… много говорят, как, когда-нибудь вы все это узнаете, — я же знаю одно: жить надо красиво. Вы слушаете? Надо красиво мыслить, надо красиво чувствовать; конечно, и говорить надо красиво. Это пустяки, когда человек заявляет: у меня некрасивое лицо, у меня безобразный нос. Каждый человек — вы слушаете? — должен и может иметь красивое лицо.
Людмила Павловна.Как у вас?
Сторицын.Я вам очень благодарен, что вы мое лицо считаете красивым: я сам его сделал таким. Но это я, — а как же другие? Объясните мне эту загадку… эту печальнейшую загадку моей жизни: почему вокруг меня так мало красоты? Я надеюсь, я верю, что кто-нибудь из моих слушателей, которого я не знаю, которого я никогда не видел близко, унес с собой мой завет о красивой жизни и уже взрастил целый сад красоты, — но почему же вокруг меня такая… Аравийская пустыня? Или мне суждено только искать и говорить, а делать, а пользоваться должны другие? Но это тяжело, это очень тяжело, Людмила Павловна.
Людмила Павловна.Наш дом очень красив, но от этого он еще хуже. Кто вам поставил розочку?
Сторицын.Модест. Это значит: или ваш дом в действительности некрасив, или же не так плох, как вы думаете.
Людмила Павловна.Нет, очень плох, я знаю.
Сторицын.Но ведь вы же из этого дома? Простите, княжна.
Людмила Павловна.Я не люблю, когда вы называете меня: княжна. И вы искренно думаете, профессор, что я красивая?
Сторицын смеется.
Сторицын.Да.
Людмила Павловна.Потом буду — да, а сейчас нет. Вы знаете, я бросила живопись. Это такой ужас! — я смешивала красивые краски, и вдруг на бумаге выходила гадость. А они хвалят. И вы знаете, зачем я езжу на острова? — думать. Однажды вы, Валентин Николаевич, посмотрели на меня с презрением…
Сторицын.Я?
Людмила Павловна.Да, вы, Валентин Николаевич, — и даже с отвращением. И с тех пор я все думаю, и если бы вы знали, как это трудно! Иногда я даже плачу, так это трудно, а иногда радуюсь, как на Пасху, и мне хочется петь: Христос воскрес, Христос воскрес! И вы неверно думаете, что жить надо красиво…
Сторицын (улыбаясь). Неверно?
Людмила Павловна.Да. Жить надо — чтобы думать! Иногда я начинаю думать о самом безобразном, у нас на дворе есть такой мужик Карп — и чем больше я думаю, тем безобразия все меньше, и опять хочется петь: Христос воскрес!
Сторицын.Дорогая моя, но ведь это же и есть…
В дверь стучат.
Ах, Боже мой. Войдите, кто там… Что надо, Модест?
Модест Петрович (нерешительно подходя). Прости, Валентин, но к тебе хотят Гавриил Гавриилович и Мамыкин.