Том 4. Статьи и заметки. Избранные стихотворения

Аксаков Сергей Тимофеевич

К сожалению, должно прибавить, что, несмотря на хорошую бумагу и буквы, печать нехороша и что бесчисленное множество знаков восклицаний, двоеточий и тире, часто неверно поставленных, досаждают читателю. Правописание также несколько капризно. Виньеты гравированы недурно, но нарисованы очень плохо. Мы уверены, что скоро понадобится второе издание, в котором, конечно, постараются избегнуть этих мелочных недостатков.

Рекомендация министра^*

Довольно рано поутру, то есть в одиннадцатом часу, и в приемный день докладывают министру, что какой-то чиновник с рекомендательным письмом просит позволения представиться его высокопревосходительству. Министр был человек неласковый на приемы. «Черт бы его взял! – закричал он. – Что ему надобно? Впусти его». Чиновник входит тихими шагами, униженно кланяется и объясняет, что его высокопревосходительство обещался при случае замолвить за него словечко. «Вот тебе раз! – заревел министр. – Ты, батюшка, сумасшедший: я сроду тебя не видывал». – «Точно так, ваше высокопревосходительство, но вот

письмо той особы, которой вы изволили обещать – попросить за меня», – и чиновник подал письмо с низким поклоном. Письмо было от такого человека, которому нельзя было отказать. Министр бесился, но делать нечего. «Ну хорошо, – сказал он, – хоть я тебя не знаю и ты просишь важного места, на которое много искателей, но так и быть: для его сиятельства я напишу письмо к N. N., а он для меня даст тебе место. Садись и пиши». Чиновник сел за письменный стол, взял бумагу, перо, обмакнул его в чернилицу и с подобострастием ожидал диктовки. «Пиши, – начал министр, ходя большими шагами по комнате. – Милостивый государь мой… Ну, пиши, как его зовут?» – «Я не знаю, ваше высокопревосходительство», – с трепетом и едва внятным голосом отвечал чиновник… – «Ну вот, батюшка, ведь ты глуп! Не знаешь, как зовут того, кого надобно просить за тебя!» – «Кажется, Иван Федорович или Федотович…» – «Ну, пусть будет он Федотович, пиши: Милостивый государь мой Иван Федотович! Написал?» – «Написал, ваше высокопревосходительство». – «Покажи… Ну, батюшка, ты совсем дурак. Зачем ты поставил знак восклицанья? Ведь он не министр и не равный мне: пристало ли моему знаку восклицания стоять перед ним во фрунте? Точку, сударь, ему, точку. Пиши: податель сего письма известен мне… Ну, да черт тебя знает, как ты мне известен!» – «Письмо его сиятельства», – промолвил чиновник. «Ну, ну, пиши: известен мне за способного и знающего чиновника, а потому прошу вас, милостивый государь мой, доставить ему место, коего он желает; а я за оное останусь вам благодарным… благодарным!.. Черт вас побери обоих… Есть за что мне благодарить!.. Ну, пиши: с моим почтением честь имею, и прочее, как обыкновенно. Написал? Давай подпишу, да и провались от меня… Ах ты, болван! – закричал министр вне себя от гнева, взяв письмо и прочитав его. – Ну как тебе быть правителем дел, когда ты под диктовку трех слов написать не умеешь! Ты написал: имею честь быть… Да разве я могу быть?.. Ты можешь быть, он может быть (указал министр на человека, прошедшего мимо дверей). А я могу пребыть; разве не читывал рескриптов? как там пишется? пребываем. Я ведь министр. Выскобли, сударь, выскобли, вот так»… Чиновник выскоблил; министр подписал.

Рекомендация подействовала, место было дано искателю, и он через несколько лет подлыми происками приобрел довольную значительность и даже, несправедливую впрочем, славу умного человека. Но министр всегда улыбался, когда слышал последнее, и говорил: «Полноте, он дурак; он думал, что я могу быть!»

«Дон Карлос, инфант испанский» и «Посланник» ^*

«Дон Карлос, инфант испанский»

Трагедия в пяти действиях, сочинение Шиллера, переведенная стихами, размером подлинника, [46] г. П. Ободовским

46

С дипломатическою точностию списываем афишку.

«Посланник»

Комедия-водевиль в одном действии, перевод с французского

Разнохарактерный дивертисман

1830 года, января 3. Пятница. Бенефис г. Мочалова

Жалко было смотреть и на изуродованных «Разбойников»; но искажение «Дон Карлоса» несравненно прискорбнее для всех почитателей знаменитого германского драматурга. Это правда, что пиеса в оригинале не удобна для представления по своей огромности, но, кажется, есть «Дон Карлос», уменьшенный самим автором и написанный прозою для игры на театре. По нашему мнению, как мы и прежде имели случай сказать, такого рода выкройки суть святотатства, в смысле оскорбления святости прав сочинителя, и какого же? великого Шиллера!.. Никого не обвиняя положительно, заметим, что в Петербурге для бенефисов заведено такого рода выкраивание. – Всех более пострадал несчастный маркиз Поза, этот высокий фанатик добродетели! Поступки его – загадка для зрителей, ибо характер нимало не развернут; Филипп – сумасброд, а последняя сцена с Дон Карлосом – бессмыслица! Вот каково вынимать звено из славного целого творения. Забавно также превращение Доминго из духовной особы в светскую, тем более, что ему обещают кардинальскую шапку. Хорошее исполнение «Дон Карлоса» затруднит всякий театр, труппу, богатую драматическими актерами; но в Москве, где существует один только талант трагический, такое предприятие вовсе неудобоисполнимо. Итак, искренно пожалев о наших артистах, делавших не свое дело или не умевших за него приняться, поговорим о г. Мочалове. Роль Дон Карлоса создана, так сказать, по форме его таланта. Порывы страстей, бурные восторги любви, благородный пламень чувств, характеристика Карла и – таланта Мочалова; в этой роли он должен был далеко превзойти Каратыгина; совершенства могли мы ожидать и – обманулись в своих ожиданиях. Кроме обыкновенных пороков игры его, впрочем неизвинительных, то есть недостатка благородства, беганья по сцене, хлопанья руками по бедрам, он до того неровно играл, что казалось, в одной и той же сцене говорили за

Дон Карлоса разные люди; он впадал в такую тривиальность, что многие выходки можно было назвать истинно комическими. Откуда взял он это приторное нежничанье, это псалмопевное завыванье? Мы не узнавали Мочалова. Но вправе ли мы требовать, чтоб он поверил нам? Публика осыпала рукоплесканиями те места, за которые его освистали бы в Париже, и молчала там, где был он прекрасен! (ибо все-таки он имел минуты превосходные); но мы напомним г. Мочалову, что просвещеннейшая часть зрителей, по несчастному какому-то обычаю, хлопает мало и редко и что всего менее можно полагаться на одобрение публики бенефисной. Нелицеприятная истина заставила нас без пощады высказать правду; но мы знаем, что многое можно сказать и в извинение г. Мочалову. Первое: играть не с кем; второе, и самое важное: это был бенефис. Не всем известны хлопоты и суматоха, его сопровождающие. Послезавтра повторяют «Дон Карлоса»; посмотрим и скажем читателям, ошиблись мы или нет в своих предположениях. Кажется, нельзя г. Мочалову самому не чувствовать дурного исполнения прелестной роли.

Прекрасный водевиль «Посланник», весьма хорошо переведенный (переводчик неизвестен) и прекрасно разыгранный, доставил нам большое удовольствие. Куплеты очень милы, но последние слабее, а это важная ошибка, ибо в водевиле, более даже чем в других делах, конец венчает дело. Как обрадовались зрители, увидя превращение г. Щепкина (из превращенного в секретари Доминго) в графа Аранцо. Г-жа Репина играла прелестно, по обыкновению, а г. В. Степанов – необыкновенно хорошо. Не имея никаких особенных причин бранить этого приятного молодого актера, мы скажем, что игра его доставила большое удовольствие всем зрителям. Дивертисман был составлен из прекрасных танцев, как и всегда.

Выписываем несколько куплетов из водевиля «Посланник». Слуга, Лафлеш, говорит: каков же я дипломат? а граф Аранцо отвечает: не дипломат, а разве плут! Лафлеш, оставшись один, поет:

Мы слыхали то издревле: Что дороже, то в чести; Что немножко подешевле, В том как будто нет пути. Здесь зависит все от платы: Попадем по деньгам мы За сто франков – лишь в плуты, За сто тысяч – в дипломаты.

Лафлеш уговаривает Занету, молоденькую модную торговку, чтоб она притворилась влюбленною в одного молодого человека, за что ей щедро заплатят.

Занета (поет)

Нет, нет, благодарю покорно. В любви я никогда не лгу. Любить, вздыхать, страдать притворно Я не умею, не могу.

Лафлеш

Так вот совет для нашей цели.

Занета

Какой, позвольте вас спросить?

Лафлеш

Его притворно полюбить, Его ж червонцы – в самом деле!

Потом Занета поет:

Пускай язык болтает гибкой, Пусть бредит он – но то беда, Что сердце слушает ошибкой Его болтанье иногда. Я это очень разумею, Любовь лукавое дитя: Когда шутя играем с нею, Она уколет не шутя.

Наконец, вот два куплета из окончательного водевиля:

Граф

Чтобы попасть в чины большие, Советы выслушай мои: Умей секреты знать чужие И крепче запирай свои. Возможно ль быть нам без секрета? Весь мир есть тайный кабинет; И знанье всех секретов света – Есть дипломатики секрет.

Занета

А разве мы не дипломатки? Кто в силах нас перехитрить? Красавиц милые загадки Кто может лучше нас решить? Иная свежестью пленяет, Хотя давно ей сорок лет, И кто же, кроме нас, узнает Увядшей младости секрет?

«Дон Карлос» отменен за болезнию г. Мочалова, и мы не можем сдержать своего обещания читателям. Не можем сказать, чувствовал ли Мочалов недостатки первого представления и умел ли их поправить.

«Посланника» давали в другой раз с комедиею «Недоросль», и прелестный, умный, чуждый фарсов и экивоков водевиль сей доставил новое удовольствие публике.

1830. Января 9.

«Внучатный племянник» и «Чудные приключения и удивительное морское путешествие Пьетро Дандини»^*

«ВНУЧАТНЫЙ ПЛЕМЯННИК, или ОСТАНОВКА ДИЛИЖАНСА»

Комедия в пяти действиях, в прозе Пикара, перевод А. И. Писарева