Том 4. Стихотворения 1930-1940

Бедный Демьян

Самоубийство русского

В комнате отеля на улице Медон, номер 26, в Булони покончил с собой русский рабочий Михаил Зарудный, 29 лет. Самоубийца оставил письмо, в котором заявляет, что кончает самоубийством, отчаявшись найти работу.

«Последние новости» от 8 мая с. г. Еще нет буржуазной предсмертной агонии, Но народ задыхается в гнойном зловонии Чуть не в каждой уже буржуазной стране – Даже в жирной Америке, даже в Японии, Хоть она нажилась на всемирной войне [2] . А в советской стране в это самое время Не скребут – по-былому – лохматое темя, Не царапают тощей сохой пустыри, Не несут – «для целенья» – телесные шрамы И душевную боль в церковушки и храмы, Не орут в кабаках от зари до зари, Нет, Советский Союз – в трудовом напряжении, Бой за темпы ведут в полном вооружении Самоподлинные чудо-богатыри. О победе их песни, а не поражении, Дьявол всех буржуазных кликуш побери! Труд ударный – враг часа прогульно-досужего, И все меньше, все меньше прогульных часов, И растет и все гуще становится кружево Сверхгигантских строительных наших лесов! Прозябавшие сотни веков в неизвестности, Пустовавшие глухо-безлюдные местности. Полустанки, заброшенные закоулки Стали людны и шумны, по-новому гулки. Кто не скажет, что дивная наша страна – Лишь теперь только строиться стала она! И в такое-то время Эмигрантское племя, «Соль земли», обомшело-безмозглые доки Нам пророчат последние грозные сроки?! …Про-ро-о-оки! В Магнитогорском рабочем совете Я сказал в первомайском привете: «Что ж, товарищи, ждет нас в решительном споре За тот клад, что заложен в Магнитной горе? Чай, слыхали былину вы о Святогоре, Старорусском бахвальщике-богатыре? Похвалился он, плечи свои разминая: „Эх, кабы мне в руки да тяга земная, Всю

бы землю я, кажется, перевернул!“ И только он так хвастанул, Как на ветошь лежалую, Как на суму переметную, малую, Он наехал средь белого дня. „И сходил Святогор да со добра коня, Он за ту за суму да принимается, А сума-то и с места не сдымается, А все жилы-суставы у Святогора распушаются, И по колени-то в землю Святогор убирается“, Тут ему была и кончина. Что за причина? Тянул Святогор, сам не зная, Что в суме была тяга земная. Эта тяга была его смерти виной. Не вытянул он страшной тяги земной, Надорвал богатырскую силу, бедняга. Мы теперь – не в такой ли мы точно поре? Не такой ли искус, не земная ли тяга Нас влечет к этой дивной Магнитной горе? Что ж? По силам, товарищи, нам тяга эта? Загрузит наши домны руда И – когда? Домны первые в ход пустим мы к концу лета? Нашу тягу земную мы вытянем?» «Да!» – Раздалось где-то там в глубине горсовета. И весь зал Досказал Свой ответ громогласно: «Вы-тя-не-е-е-ем!» Вытянем! Ясно! Былинный сказ о Святогоре Звучит далекой стариной. Там богатырь – себе на горе – Тягался с тягою земной. «Дай тягу мне – сверну полсвета!» Так Святогор хвалился зря. Втянула в землю тяга эта, Угробила богатыря. Был Святогор в тяжелой пробе Богатырем, но – кустарем. Мы на пути к земной утробе Иной ухваткою берем, Ухваткой дружной, коллективной, Несокрушимо-волевой. На штурм горы Магнитно-дивной Идем колонной трудовой. Мы не сдадим! Напор утроим И, раздобыв заветный клад, Мы наш, мы новый мир построим На большевистский крепкий лад!

2

Смотри очень интересную статью в «Берлинер Тагеблатт» от 23 апреля с.г.: «Как выглядит кризис в Японии».

Боевой «комсомолке»

Так тебе наступает уж годик седьмой? Ой, ой, ой! Время сколь быстротечно. Поздравляю сердечно!.. Что еще, бишь?.. Не делай досадливой мины. Я не так уже вял, не настолько я плох. Но меня, признаюся, твои именины Застали врасплох. Хотя возраст твой, как говорится, Не ахти уж каков: Шесть годков, – Но большая, однакоже, ты мастерица Вот как радовать нас, стариков! Нет, была ты не просто печатной бумагой: С юным жаром, с комсомольской отвагой, С песней – гимном победным борьбе и труду – Налетала ты буйно на вражью ораву. «Орден Ленина» ты получила по праву В минувшем году. Где-нибудь вдалеке и вблизи – с нами рядом – Пусть троцкисты, пусть гнусные меньшевики, Наши парт-обыватели с правой руки, Обыватели просто и вражьи шпики С помутнелым от злобы и одури взглядом Все исходят чернильно-клеветническим ядом И строчат мемуары свои, дневники, Освещения И сообщения О советских вождях, о рабочих, поэтах, О партийных и о комсомольских газетах, В том числе и о самой «лихой» – о тебе, – Наши думы и чувства, всех сил напряжение Отданы одному только – острой борьбе За темпы строительства, за вооружение Пролетарской страны Боевым снаряжением, Оружьем, способным Дать отпор сокрушительный хищникам злобным, Что готовят для нас скорпионы войны! Пусть клевещут на нас крикуны, Шептуны, Социал-каракатицы, плесень, полипы, – Пусть полит-Хлестаковы – прожженные типы Изводят бумаги огромные кипы Для хранения их мемуарной блевоты, Где помножены вымыслы на анекдоты, – Пусть, страдая от честолюбивой занозы, Становясь пред потомством в геройские позы, Комментируя, Аргументируя И потомству напыщенный брех «презентируя», Шавки жалкие брызжут бессильной слюной И кольнуть нас хотят клеветой уж неколкой, – Что все это в сравненье с тобою одной, С боевой «Комсомолкой», Где, что ни строка, То удар молотка, Где, что ни страница – строительство бурное, Индустриально-культурное, – А ты вся – ты заряд, динамит, – Каждый номер твой – взрыв: он гремит, Он зовет, веселит, он бодрит, обещает, Славит наши успехи и нам предвещает Величайший показ величайших побед. Комсомольскому рупору и агитатору, Вдохновителю-организатору Мой – горячий большевистский привет!

«Темпа не сдам!!»^*

(По материалам зернотреста)

Довольно языками плескать, Довольно поэтам героев искать В классической древности: Герои в советской трудовой повседневности! Их не надо искать. Все они на виду. В черной работе, не в героических «позах». Я сегодня один образец приведу Из тех, что орудуют в зерносовхозах. Зерносовхозы сегодня – гляди! – Бона где, впереди! Сегодня в центре внимания Выполненная посевная кампания. Результаты совхозных весенних трудов Урожай нам сулят свыше всяких канонов: Двести миллионов пудов! Двести миллионов! Сто шестьдесят миллионов товарности! Стоит это нашей благодарности?! Сколько радости для трудового народа В переживанье победных моментов! «Выполнена пятилетка в три года С превышением на сто процентов!» На сто! На сто! На сто! Ровно вдвое! Успешность видна-с? Это у нас-то? У нас-то? У нас-то? Да! У нас! Пусть глазищи враги наши пучат! Впредь они не такие сюрпризы получат! А с последним сюрпризом их черт заберет! Герои, вперед! Пою – нынче знать должны все его! Громче, громче, мои узловатые струны! Пою тракториста, комсомольца Федосеева Из зерносовхоза «Волжской коммуны»! Это он, темп работы стремяся сберечь, Темп работы ударной, напряженной и тяжкой, Заткнуть попытался в катерпиллере течь, Заткнуть на ходу комсомольской фуражкой. Сбитый с места нежданным толчком – На бугре трактор вдруг чересчур накренился – От руля Федосеев волчком На гусеницу повалился. Парня гусеница – гибель! Страшно взглянуть! – Стала быстро под трактор тянуть. Миг – и все! Тракторист – жертва страшного случая! Смерть неминучая! Движет силу машинную электроток! Но парень рванулся, ободрал себе бок, Грудь поранил и руки, напрягся всем телом И движеньем отчаянно-смелым Он электропровод достал И pвaнyл! Перервал! Трактор стал! Федосеев – вот только едва не задавленный, Измятый, изодранный, весь окровавленный, – Соединив провода, – Что там кровь! не беда! – Вновь стрелою за руль на машину проворно И пош-ш-шел по ложбинам, буграм и кустам, Крича на все поле задорно: «Я темпа не сдам! Я темпа не сдам! Не сдам!!» Пою – знать обязаны все его! Громче, громче, мои узловатые. струны! Пою тракториста, комсомольца Федосеева Из зерносовхоза «Волжской коммуны»! Он герой. Но герой нынче только ли он?! Их в Советской стране не один миллион!!

Немецкая ступа^*

Гитлер, Зельдте, Гугенберг, Дюстерберг, Прихвативши Шахта за компанию, Спасают в Гарцбурге Германию. Национал-социалисты, Промышленные и банковские капиталисты С восемнадцатью старыми генералами вкупе Толкут воду в патриотической ступе. Вода брызжет, ступа качается. Из воды масла не получается. Растут мозоли на языках. Вот ступа у Гитлера в руках. Тяжела проклятая ступа. Вспотел Гитлер от шеи до пупа. Мозг у бедняги еле варит. Глаза глядят безумно и устало. «Мы, Гитлер говорит, Решили, говорит, Во что бы то ни стало, Не щадя государственного организма, Защитить страну от большевизма!» И пошел Гитлер выводить вавилоны О роковой большевистской звезде. Против нас не люди, граммофоны Ораторствуют нынче всюду и везде. До чего она уж не новинка – Антибольшевистская пластинка, До чего заиграна она, Повторяется до какого излишка. Хотя бы какая-либо одна Прозвучала новая мыслишка! Тянется Гитлером песня все та же, Все та же, Звучит она даже Не немецки-фашисто, А чан-кай-шисто. Подхватив Чан-кай-шистский мотив Без перелицовки, Гитлер хочет допеться до его же концовки: «Чем большевистский победный напор, Чем растоптанная банкирская рента, Лучше слизывать пыль с окровавленных шпор Озверелого генерал-интервента!» Но… в такую вступили мы бурную полосу, Что… хватило бы голосу У немецкого горе-певца Дотянуть до такого

конца: В час, когда загремят пролетарские фуги, Не сорваться б ему от натуги!

Трагедия и фарс^*

Ехали славные вояки – Юссами-Такаяки, Каци-Кацияма, Кинтаро-Мацуяма, Умисаци-Куроки, Хидесаци-Аоки, Хико-Хиного И еще много С другими именами. Впереди всех Таро-Садзанами. Ехали вояки, досадовали, По сторонам поглядывали. Руки у вояк чесалися, А почесать их вояки опасалися: Лежат перед ними владения пространные, А вдоль межи наклейки охранные: «Пакт Келлога!» «Пакт Келлога!» «Скучная дорога! – Вздохнул Таро-Садзанами И прибавил в остром гневе: – Следят сторожа за нами В городе Женеве! Эх, когда б не эти сторожа, Было бы нам прихватить в карман чего!» А маньчжурская межа Манит к себе так приманчиво! Поехали дальше славные вояки – Юссами-Такаяки И другие с другими именами, Спереди Таро-Садзанами. Вдруг им навстречу, завывая дико, Моногуси-Хико, – Рысака нахлестывая яро. Подскакал он к Садзанами-Таро И сказал ему немногосложно: «Можно!!» Поползли межою огневые змейки, Боевая вдоль межи пошла тревога. Словно не было, исчезли все наклейки: «Пакт Келлога!» «Пакт Келлога!» Той порою во Женеве-граде На публично-фарсовой эстраде Труппа пестрого подбора и ранжира Выступает с трогательным фарсом: «Торжество богини мира Над кровавым Марсом!» Ставлю точку здесь демонстративно. Об игре пошлейшей из эстрад Всем читать, я думаю, противно, А писать – противней во сто крат!

Мимо… мимо!..^*

Да, милостивые государыни и государи, Ошметки старой стари, Кусковы, Милюковы, Аргуновы И тому подобные Белогвардейцы злобные, Блудословы и блудодеи. Защитники русской великодержавной идеи, Журналисты, помещики и фабриканты, Обомшелые эмигранты! Да, Господа, Сидели вы долгие годы, Ждали подходящей погоды, Но счастье вам не улыбнулося. Прошлое к вам само не вернулося, А мы вам тоже его не вернем. Ах, прошлое! Поплачьте о нем, В стиле торжественно-высоком! Новое растет и крепнет с каждым днем, Наливается жизненным соком. Если бы из вас кому Посчастливилось хоть одному, – Сие, предупреждаю гласно, Оч-чень опасно И не очень похвально! – Посчастливилось не во сне, а наяву В советскую Москву Пробраться нелегально, То счастливец такой Дрожащей рукой Среди бодрой рабоче-крестьянской столицы Протирал бы себе, скажем пышно, «зеницы», То есть пялил бы – проще – глаза, И, не смысля ни в чем ни аза, Рассудком своим не владея, Бормотал, как в бреду: «Это ж… собственно… где я? Да неужто в Охотном ряду?!» Поглядел бы в сторону в эту И в эту, Ан Охотного ряда и нету: Нету лавок былых, Нету вони, стоявшей здесь густо и прочно, – Остатки подвалов и вертепов гнилых На грузовиках увозятся срочно, – А напротив – от самой Тверской До «Благородного» – в прошлом – собрания… Тут москвич-эмигрант простонал бы с тоской: Куда же девались питейные здания? Вон там торговали грибною закуской, А вон там был кабак с пьянкой истинно-русской, А против кабацкого причала Параскева-Пятница торчала, – Рядом люди толпились, молились, пьянели, Торговалися, жуля, бранясь и мирясь: Клятвы, песни, похабщина, а на панели – Грязь, Грязь, Грязь! А теперь… На какую попал ты планету? Распивочной нету, Параскевы-Пятницы нету, Нету узкой панели с булыжной укладкой, Нету грязи обычной, привычной, родной: Вдоль, панели – широкой, асфальтовой, гладкой (Моссовет щегольнул тут древесной посадкой!) Протянулись деревья зеленой стеной, Да какие деревья! Иные в охвате… Вам хотелося чуда? Любуйтеся, нате! Да, Москва нынче стала иной На окраинах и на просторном Арбате, На площади Красной и на Страстной! А заводы, Заводы, Заводы, Заводы! А рабочие – сколько их стало! – дома! Эмигранты плешивые! Годы и годы Вы сидели у моря и ждали погоды И теряли последние крохи ума. Над газетами вашими и беллетристикой Сколько раз хохотать мне случалось до слез: Невозможно сравнить ни с какой юмористикой Того бреда, что пишется вами… всерьез И… так глупо, так старчески-пустоголово! Все статьи ваши – несообразный курьез, Столько лживого в них, преднамеренно-злого, – Но по глупости явной и ложь их и брань На такую смешную возводятся грань, Что – честное слово! – Иной раз я не мог даже сразу постичь, Как пороть могут люди столь дикую дичь. А они ее порют. И как: ежедневно! Да, делишки, мил-сдари, у вас таковы… Положение ваше до жути плачевно И – непоправимо, увы! Непоправимо. Там, где строится новое неутомимо, Волны жизни гремят и проносятся мимо Заклинателей, чьи идеалы мертвы. Мимо… Мимо!..

Поэтический привет поэту А. Жарову^*

(в связи с исполнившимся десятилетием его творческой работы)

Поэта младшего приветствую охотно. Да, так-то, Саша, милый друг! Годочки юные ушли бесповоротно, Десятилетний пройден круг. Мужает, крепнет стиль работы общей нашей. Нам стала выдержка важнее, чем «ура!». Ты был доселе резвым Сашей. Серьезным мужем стать пора. Сильны мы в творчестве не стороной парадной. Наш творческий Парнас – рабочая среда. Поменьше лихости эстрадной, Побольше строгого, упорного труда! Триумфы легкие валяются на свалке, Лишь у глупцов от них кружится голова. Не только сталь одна нуждается в закалке: Закалки требуют и мудрые слова. А мудрость не лежит открыто при дороге: К ней путь тернист и крут, и полон многих бед, Но сколько радости в сверкающем итоге! Приветствую тебя, друг Жаров, на пороге Мук творческих твоих и творческих побед!

Мировые судьи^*

Женевский бюллетень Мямлит невнятные вещания. В Лиге Наций который уж день – Непрерывные совещания, Со многих сторон инспирированные, Закрыто-комбинированные; Вчера, например, чуть не с рассвета Разводили антимонии Все члены совета – Без Китая и Японии (Но с участием американского эксперта Джильберта), – Затем «комитет пяти» Старался деликатное название найти Для японского военного танца (В присутствии американца), – Затем – без японского и китайского члена, – Четыре каких-то джентельмена Договаривались честно (С американцем совместно). Но все нету и нету развязки. Дело коснулося не пустячка, Тут не просто вариация сказки Про белого бычка.

* * *

Вовсе дело не так бело. Для слепого ясен цвет. Но женевцы опупело Уверяют: «Не приспело Объявлять – война иль нет? Кто побитый? Кто задира? Не решить в один момент». Инструмент женевский мира – Снизу пушка, сверху лира, Очень ловкий инструмент. Стонет лира. Вся в томленье: «Ах, японец!.. Дорогой!» Вот в советском направленье Разговор бы был другой, Посвежей была б погодка, Обратился день бы в ночь, Медно-пушечная глотка Заревела б во всю мочь: «Коминтерновской работы Вырвать корни все – войной!» А Японии нет ноты, Резкой ноты ни одной. И японцы, зная это, Так развязны в грабеже. И сказать хотели б «вето», Так сказали бы уже. Кончит все – «святой обычай»: Суд, не выискав вины У разбойной стороны, Поделившись с ним добычей, Скажет: «Не было войны!»

Бойцам за красную жизнь^*

Деревенским активистам.

Октябрьский праздник… Речи… Флаги… Нет смятых дракою боков. Не воют пьяные ватаги У деревенских кабаков. Сосредоточенно и строго Колхозник складывает речь. Работы срочной, новой много, И время надобно беречь. Чересполосица и давка Кому, отсталому, мила? Сохе-кормилице – отставка: Плохой кормилицей была. Доселе дикой целиною Идут ряды стальных коней. Кулак лишь бредит стариною, – Не беднякам рыдать по ней. Как жили? Полосы делили. Земля была худа, тесна. И сельский «мир» за то хвалили, Что «на миру и смерть красна!» Октябрь был битвой не напрасной, Иным крестьянский стал уряд: В собраньях не о «смерти красной», О красной жизни говорят. Вперед от старого бурьяна! Бойцы за Ленинский завет, Вам всем от Бедного Демьяна Октябрьский пламенный привет!