Том 5. Повести и рассказы
Шрифт:
— Мил и деликатен, — повторял Опольев. — Отец считает его негодяем, а вы в восторге… Весьма назидательно… Отлично… Нина — глупая еще девочка, но ты, Anette, как это допустила?..
— Но, мой друг… Нина так настаивала… И разве не вправе она распорядиться своими карманными деньгами?
— Но откуда же она знает о добродетелях моего братца? В переписке с ним состоит, что ли?..
— Она раз в месяц навещала его!
— Что? — воскликнул Опольев.
Жена повторила.
— Бывает у этого негодяя, которого я не велел пускать
Этот оскорбительный тон, этот презрительный взгляд задели за живое госпожу Опольеву, и она возразила с обиженным видом:
— Я не вижу ничего ужасного в том, что Нина навещала несчастного дядю… Я подумала, прежде чем позволила дочери поехать… Наконец, как же ей запретить? Ведь она не маленькая… Разве лучше, если она без позволения отправится?.. Да ты и сам разрешил Нине быть членом благотворительного общества, в котором председательницей княгиня Marie… Нина с Marie посещают же бедных… Так чем же хуже посетить твоего брата?..
Его превосходительство должен был употребить некоторое усилие, чтоб не назвать свою супругу дурой. Он, впрочем, сделал это мысленно и вслух резко прибавил:
— Ты не находишь ничего ужасного в этих посещениях, а я нахожу их неприличными для моей дочери… Я уже не говорю, как я неприятно изумлен, что все эти глупости держались от меня в секрете…
— Но, милый друг… Прости… Я не ожидала, что ты примешь это так серьезно! — промолвила уже виноватым тоном жена.
Этот виноватый тон несколько смягчил его превосходительство, и он произнес:
— Что сделано, то сделано. Надо, чтоб впредь этого не повторялось, чтобы Нина перестала навещать этого человека. Попроси ко мне Нину. Я с ней переговорю…
— Но только ты не сердись на нее, Константин Иванович… Ведь она все это сделала из добрых побуждений.
— Знаю. Не беспокойся.
— Она какая-то нервная стала в последнее время, наша Нина, и совсем не та, что была прежде…
— А что?
— Избегает выездов…
— Ну, это еще не беда.
— Все больше за книгами… Увлекается Толстым…
Его превосходительство поморщился, точно от зубной боли.
— Разъезжает с Мари по бедным… это ей нравится, хоть она и возвращается всегда расстроенная…
— Княгиня сбивает ее с толку. Отчего не заняться благотворительностью, но надо все делать в меру, в меру! — повторил Опольев своим авторитетным тоном. — Положим, твоя кузина создала себе положение из филантропии и никогда не сидит дома… Ну, этот филантропический зуд у нее еще понятен при таком расслабленном идиоте, как этот князь… Но Нина слишком молода еще для этих благотворительных увлечений… И знаешь ли что? Пора бы Нине замуж! — неожиданно прибавил Опольев.
— И я так думаю… Я говорила с ней об этом.
— Что ж она?
— Не хочет.
— Никто ей не нравится?
— Кажется, никто…
— А Сиверский? Кажется, он не прочь
— Нисколько.
— Отчего?..
— Говорит: совсем неинтересен…
— Гмм… Странно, почему не нравится. Он вполне порядочный человек… Ну и с состоянием… связи… и положение… Он может далеко пойти… Так ты пришли ко мне Нину… Мы с ней побеседуем.
Опольева, сама же разболтавшая все мужу, вышла из кабинета несколько встревоженная, досадуя на себя, что открыла тайну, о которой лучше было бы молчать. Теперь того и гляди выйдет «история» — а всяких «историй» Опольева боялась больше всего на свете, — если Нина не убедится доводами отца и, восторженно расхваливая нищего дядю, выскажет отцу одно из тех своих крайних мнений о свете и богатстве, какие иногда высказывала матери.
Как обыкновенно бывает с слабыми, бесхарактерными людьми, она хотела, чтобы все как-нибудь обошлось без неприятностей, и беспокоилась и за мужа и за дочь, не зная и не решаясь, чью принять сторону. Когда она слушала мужа, ей казалось, что он прав и что Нине в самом деле неприлично ездить к дяде, хотя бы он и исправился, забывая, что еще недавно, слушая рассказ Нины о посещении дяди, она проливала слезы от умиления и сама хотела навестить этого «несчастного старика, обиженного людьми».
— Ниночка! Папа тебя зовет… Он хочет с тобой говорить о твоих посещениях дяди… Он очень этим недоволен! — говорила Опольева, войдя в комнату Нины.
Нина слегка побледнела. Она понимала, что предстоит тяжелый разговор. Но она быстро поднялась с места и решительно направилась к дверям.
— Ниночка… ты, родная, не противоречь отцу, не раздражай его… И исполни его желание: не езди к дяде. И не сердись на меня… Это я все ему рассказала… Я думала, он отнесется к моему признанию иначе, тем более что сегодня он встретил на улице дядю и был очень изумлен…
— Изумлен? Чем, мама?
— Его приличным видом, его костюмом… одним словом, тем, что он не попрошайка, каким был…
— Благодаря тому, что все от него отвернулись! — горячо вставила молодая девушка.
— Но папа не верит…
— Чему не верит?
— Что дядя мог так измениться после всего того, что было…
— Не верит… Но ведь это правда! — воскликнула Нина.
— И я пробовала говорить… Я рассказывала об этом мальчике…
— И папа все-таки не верит? — грустно повторила Нина.
— Не верит.
— Так я постараюсь убедить папу! — промолвила Нина.
— Нет, Нина, нет, не делай этого… Это бесполезно… И вообще… вообще, лучше не противоречь ему. К чему? Отца ты не переубедишь и только огорчишь его. А он тебя так любит…
— Но, мама… Что ты говоришь? Неужели я должна согласиться с папой, что дядя гадкий человек и что он не заслуживает никакого участия, когда я убеждена в противном… И неужели папа может сердиться на это…