Том 5. Путь к большевизму
Шрифт:
14 апреля 1917 г.
Совершаются ужасные дела. Каждую ночь вырезают несколько человек. Резня началась еще две-три недели назад. Верст за 30 отсюда (Шуя) была вырезана семья. Тогда же явилось предположение, что все эти ужасы — дело сорганизованной шайки, отдельные звенья в системе черных дел. Потом как будто замерло. Целая неделя прошла спокойно. И вдруг поднялась ужасная резня. Слухи, конечно, преувеличили дело до небывалых размеров, но фактом остается, что за две ночи было вырезано больше десяти человек. Одну девушку зарезали средь бела дня. Милиционер был зарезан в людном квартале — у станции. Вся резня — случайно или неслучайно — производится в рабочей среде. Не тронут ни один фабрикант, торговец, интеллигент… Грабежи редки; видно, что главное не в них. Некоторые случаи заставляют предполагать месть, некоторые — грабеж, но общее мнение все-таки склоняется к тому, что здесь система, организация, большая черная работа. Всех ошеломило известие об открытой шайке. Поймали мальчишку лет 17-ти, хотели растерзать на месте, но потом
Вчера праздновали 1 Мая. Это странное торжество: горе и опасение чередовались с радостью, словно солнце выглядывало из-за туч. Предполагалось итти в лес, в поле… Народ колебался — и хотелось порадоваться на свободе и боялись оставить свои квартиры. К счастью отвратительная погода разрешила все колебания в одну сторону. Шел снег, дул ветер, ударил крупный град. Народ стоял под красными знаменами и слушал речи. Это был сплошной гимн Первенцу-Маю. Потом зароптали, словно волны заходили, загудели сомнения. Сперва тихо, потом все явственней, все громче стали требовать, чтобы ораторы говорили о страшной резне: кто повинен, кто подкупает, кому все это нужно, если уж ясно, что режут не из-за грабежа. И народное негодование мигом обратилось на тех негодяев-торговцев, которые устроили в 1905 г. еврейский погром, которые убили тогда революцию, а теперь, как пауки, впились в население. Стали выкрикивать отдельные фамилии… Но пока на этом и кончилось. Толпа ушла с флагами, с песнями.
Поздним вечером на площади собрались снова, требовали ареста крупных торговцев, известных негодяев. Была вызвана рота солдат и тузов захватили. У рабочего поотлегло от сердца. Теперь он верит, что резня прекратится, потому что некому будет платить за отрезанную голову. Так кончилось великое торжество 1 Мая.
19 апреля 1917 г.
Жгучих вопросов так много, что ни один из них не продумывается, ни к одному нет спокойного, объективного отношения. На сцене новая чехарда, только не чехарда министерская, а чехарда вопросов современности. Война, Временное правительство, Учредительное собрание, рабочий, крестьянский, аграрный вопросы, — вот неполный перечень мучительных вопросов, скачущих друг через друга. Положение чем далее— тем запутанней. Как расплавленная лава мчатся они один за другим, ударяются в рыхлую стену возбужденного народа, клокочут меж спутанных рядов, ищут выхода, сжигают мучительным, страстным дыханием. Вся эта масса трепетных вопросов примчалась мгновенно, подобно урагану; захватило дух неготовому путнику, закружило его, как былинку, в безудержном, всесильном вихре. Лозунги пользуются огромным почетом, — лозунги кратки; лозунги смелы; лозунги приближают царство социализма. Наша интеллигенция оказалась не только неподготовленной, но и робкой.
Отдельные голоса лучших ее представителей тонут в море протестующих голосов, в которых слышится больше страденья и жажды полной истины, чем силы убеждения. На лозунгах останавливаются единственно потому, что они поразительно просты. Они просты, как всякая мечта, как всякое благородное желание. Но от мечты к делу путь лежит через тернии; он полон сомнений и мучительного сознания невозможности быстро приблизить желанное счастье. Лозунг — это принцип, во имя которого ведется борьба. Лозунг чтит и уважает каждый, кому дорога народная свобода и народное счастье. И не самые лозунги порождают борьбу, а та форма, в которой должны они осуществляться. Эта форма обусловливается различной тактикой, а разница тактик делит единомышленных борцов на враждебные лагери. Интеллигенция должна собрать всю свою духовную мощь, напрячь до крайней степени работу мысли, выступить смело, твердо, определенно. В ее руках сосредоточилась сила знания, в ее руках вся многовековая работа человеческой мысли. К этому алтарю пробивались только отдельные счастливцы из темных рабочих масс. Им некогда было думать о небе, — за спиною стоял мучительный голод и пригибал свободную мысль к земному уделу, к заботе о хлебе насущном. В руках интеллигенции весь опыт всемирной борьбы угнетенных против своих угнетателей; в ее руках все протоколы бедствий, приходивших на смену благородной мечте, когда эта мечта сбивалась с пути; в ее руках вся эта сила и весь этот ужас непоправимых
4 мая 1917 г.
Инициативная группа трудовиков (2 чл.) созвала организационное собрание «во всех залах реального училища».
Докладчик об истории трудовой группы, В.К.А., был жалок; или он ничего не знает, или заробел не в меру. О платформе трудовой группы доложил тов. Полюшкин.
По окончании докладов — одного безумно краткого, другого бессильно долгого, — выступили оппоненты-большевики. Цели их были явно обструкторские. Они решили говорить один за другим, затянуть собрание, утомить публику, заставить ее разойтись, не дав записаться в члены. Говорили жарко, безумно смело, определенно, прямолинейно. Они костили докладчиков на чем свет стоит; говорили не по существу, едва не касаясь личности. Когда обструкция выявилась окончательно, было предложено ограничить время ораторов и прекратить запись. Но было уже поздно. Насть публики разбрелась, другая недоумевала.
Докладчики оправдывались, но большевики даже не сочли нужным выслушать возражения. Всею гурьбой человек тридцать — сорок они шумно поднялись и покинули зал. В члены никто не записался. Собрание не удалось. Грустно было за то, что организаторы по своей вине провалили дело. Они совершенно не предусмотрели этой заурядной выходки. Кроме того, они слабо знают свою платформу.
Примыкая по убеждениям к социалистам-революционерам, я был подавлен этой неудачей ближайших товарищей. До сих пор я еще не зафиксировал себя за партией, но теперь, уезжая беседовать по деревням, со спокойной душой беру мандат эсеров.
16 июля 1917 г.
Надо говорить откровенно: до революции мы, интеллигентская молодежь, в большинстве своем ничего не знали о политической борьбе, ничего не понимали в политических лозунгах, потому что нельзя же считать политическим образованием нашу «эрудицию», почерпнутую в «Русском Слове». И вот, с первых дней революции, мы дело себе представляли весьма просто: свергли царя, поставили новых министров, ну и дело с концом.
Как будто черная сотня разбита, как будто у демократии с буржуазией одинаковые цели, как будто Англия и Франция нам истинные друзья, как будто спокойствие, а не углубление революции, — теперь главная цель. Да тут еще надо присовокупить, что многие из нас по старой привычке продолжали читать одно только «Русское Слово»… Из совокупности всех этих причин для нас, безграмотных политически, вырисовывалась лишь одна дорога — тихого дожидательства, всяческого доверия и сладкой радости по случаю свержения царя Николая. Собственно дальше свержения наша мысль не работала; остальное мы готовы были поручить устроить тем лицам, которые взяли главенство в первые дни революции.
«У нас есть Временное правительство» — заявлял в толпе Родзянко, — тогда еще герой дня. — «Цензовое» — кричали в толпе… — «Да, цензовое, но…»
И вот нас удивляло тогда это недоверие: раз честные люди г. Милюков и Терещенко, — так почему бы им и не доверить дело устроения России?
Мы тогда еще ничего не знали, мы тогда ничего не понимали. Лишь теперь, почти через пять месяцев постоянной, напряженной работы, постоянных споров, бесед, чтений и лекций, — лишь теперь многие стали примечать свои первоначальные ошибки, стали сознаваться, хотя бы перед самим собою, в политической своей безграмотности и отрекаться от того, что по неведению исповедывали три-четыре месяца назад.
И нечего стыдиться, друзья! Смело заявляйте о происшедшем в вас переломе; это только засвидетельствует ваше честное отношение к исповедуемой истине, вашу искренность.
Вы не могли остаться безучастными зрителями совершающейся революции, вам хотелось дать и свою лепту на постройку здания новой жизни… И вы, без малейшего багажа за душой, рванулись к делу, движимые благородным порывом. Теперь вы многое видели, многое слышали, — неужели же и теперь вы остались все теми же близорукими и ощупью идущим людьми? Я смотрю на себя и поражаюсь той перемене, что совершилась во мне, главным образом за этот последний месяц. Как наростал, как собирался этот перелом, — я все еще не могу уяснить себе окончательно.
Два месяца назад я уехал по деревням. Взял мандат от местного оборонческого комитета социалистов-революционеров. В плоскости эсеровского пониманья вещей я и вел свои беседы в течение первого месяца. Но вот совершилось наступление 18 июня., В те дни я был в Лежневе.
Помню, подбежал ко мне солдатик и крикнул впопыхах:
— Товарищ, сегодня пришла весть, — у нас громадная победа. По этому случаю устраиваем благодарственный молебен. Скажите, пожалуйста, речь после молебна, чтоб поднять дух…