Том 5. Земная радуга. Воспоминания
Шрифт:
Можно держать себя в руках день, два, три, но не вечно же. Больше выдержать было уже трудно. Как человек, по натуре вполне порядочный, Вовка испробовал сначала легальный путь. Нахмурил те места, где у взрослых бывают брови, и спросил деловито у хозяина карандаша:
– Это разве твой карандаш?
– Конечно, мой, – ответил хозяин и на всякий случай засунул карандаш себе за пазуху.
– У меня был такой же, – вдохновился Вовка. – Это ты, верно, мой взял.
Но дело не выгорело.
На другой день он переменил тактику.
– Дай
После – другого выбора уже не было.
Путь к обладанию желанным предметом оставался один. И путь этот был преступный. Вовка отлично понимал, что совершил преступление, иначе на вопрос матери: «Что это за карандаш?» – не хмурил бы те места, где у взрослых бывают брови, и не отвечал бы басом:
– Это нам в школе дали.
А потом, чтобы переменить разговор, не стал бы скакать на одной ноге по всей комнате и при этом еще орать во все горло.
Играть карандашом он залезал под диван. Там было спокойнее для преступного наслаждения. Он катал карандаш по полу и тихонечко пел бессловесную песню, не очень музыкальную и всегда вызывавшую громкий окрик:
– Кто там воет под диваном? Если это волк залез, так надо его капканом словить.
Он никогда не писал этим карандашом. Карандаш был ему нужен как красота, а не как польза. Приятно было смотреть на него, вертеть в руках, катать по полу, поглаживать, но главное – любоваться на его чудесный ярко-красный цвет.
Когда старшая сестра, большая шестилетняя Буба, дотронулась до этого удивительного предмета, Вовка завизжал, как от боли.
– Ты не имеешь права, это мое!
– Я только посмотреть хотела.
– Не имеешь права смотреть, это мое!
Дело с карандашом, пожалуй, так бы и затихло, но такой же карандаш, даже лучше, потому что длиннее и новее, оказался еще у одного мальчика.
Тут уже раздумывать было нечего. Коготок увяз – и всей птичке конец.
Под диваном стали кататься два карандаша.
– С моим Вовкой беда, – испуганно рассказывала Вовкина мать своей приятельнице. – Вера, милая, по-моему, он в школе у мальчишек карандаши таскает. И не признается. Как быть? Надо что-то предпринять, а то, если пойдет дальше, ведь из него определенный вор выйдет. Что делать?
– Подожди, я попробую, – решила Вера. – У меня он не отвертится. Завтра же приду и поговорю.
– Только, ради Бога, не очень строго! Он ведь маленький.
– Маленький, но психология уже заправского вора. Катает свои карандаши под диваном. Тут нужно действовать серьезно и скоро.
На другой день веселая и оживленная пришла Вера к приятельнице. Принесла детям конфет.
– Ах, Зиночка, – рассказывала она, между прочим, – какой я сегодня видела роскошный карандаш! Совсем красный. Такого нигде ни у кого нет. Ты ведь никогда не видала красного карандаша? Таких ведь больше нет. Мне говорили, что на всю Европу сфабриковали только один.
Пятилетнее сердце не выдержало.
– А у меня есть два. Два! – закричал Вовка. – Вот,
Вера посмотрела, полюбовалась и сказала тоном доброго малого:
– Мальчишки еще не заметили, что ты их стащил. Вовка растерялся, раскрыл рот.
– Ну, так я тебе советую: завтра же положи их на место. Прямо каждому в его стол. Понял? А то, наверное, их родители заявили полиции. Нельзя так долго держать у себя чужие вещи.
– Это ужасно, – вздохнула Буба. – Он, наверное, не отдаст.
– Ну, что ты говоришь! – возмутилась Вера. – Вовка да не отдаст! Он же умный, он понимает, что с полицией шутки плохи.
Вовка молчал и громко сопел. Положение было трудное. Расстаться с карандашами было совершенно невыносимо. Бывают разлуки, которые нельзя вынести. Искалечить свою молодую жизнь! Можно подумать, что так они ему легко достались, эти карандаши. Других таких не наживешь. А Буба говорит «не отдаст». Значит, надо назло отдать. Лучше, пожалуй, быть дураком, да с карандашами.
Вовка карандашей не отдал.
А вскоре разыгралась и другая история, на ту же тему.
Повели детей в гости к почтенной старухе. Пока мать со старухой беседовала, дети рассматривали карточки в альбоме, потом, как в этом возрасте полагается, начали разглядывать все, что было в комнате. Потрогали вазочку с цветами, перевернули пепельницу. Пепел посыпался на ковер. Струсили, покосились на старуху. Та не заметила. Потом добрались до рабочего ящика. Тут уж пошло раздолье. Чего только не напрятала старуха в свой ящик! И тесемки, и катушки, и ленточки, и крючочки, и перламутровые пуговки, нанизанные на шнурочек, и два наперстка. Был еще и третий наперсток – ужасно странный – без донышка, и яркого, неповторимо яркого красного цвета. Пришлось примерить его на все пальцы. Очень был интересный наперсток, такого нигде не найдешь. Какая старуха хитрая – завела у себя этакую прелесть! Прямо, не оторваться.
Мать подозвала Бубу прочесть старухе стихи про Стрекозу, которой зима катила в глаза. А Вовка все еще любовался наперстком.
На другой день уроков не было и он с утра залез под диван и катал что-то.
– Что он там катает? – спросила мать у Бубы.
Буба молчала и смотрела очень испуганно.
– Вовка, ты что там катаешь? – спросила мать.
– Старый полчок, – подумав, отвечал Вовка.
А Буба все молчала и даже прижала руки к груди.
– Чего ты, девочка моя? – спросила мать.
Буба вздохнула дрожащим вздохом и уперлась лбом в плечо матери.
На другой день, когда дети были в школе, мать отодвинула диван. Увидела что-то красненькое, засунутое за галун, у диванной ножки. Вытащила, посмотрела. Сразу узнала старухин наперсток, который та надевала на указательный палец левой руки, чтобы не колола иголка.
Вовка украл! Как быть?
Пошла советоваться с Верой.
– Не знаю, что придумать. Он слишком мал, чтобы можно было напирать на моральную сторону. Припугнуть, что ли, да не знаю как.