Том 6. Дорога никуда. Рассказы.
Шрифт:
Роэна познакомила Давенанта с другими гостями. Гонзак — рыжеватый юноша с острым лицом, сероглазый, надменный, не понравился Давенанту, Тортон вызвал в нем оттенок расположения, несмотря на то, что бесцеремонно оглядел новичка и спросил, будто бы не расслышав:
— Да… ве…?
— …нант, — закончил Тиррей.
Тортон был смугл, черноволос, девятнадцати лет, с начинающими пробиваться усами и вечной улыбкой.
Он без околичностей перебивал каждого, если хотел говорить, и смеялся не грудью, а горлом, говоря похоже на смех:
Титания Альсервей, однолетка Роэны, тонкая, удивленная, с длинной шеей и золотистыми глазами при темных бровях, двигалась с видом такой слабости, что каждое ее движение взывало о помощи.
Давенант чувствовал себя не свободно, стараясь скрыть замешательство. У него не было естественно-развязных манер, лакированных туфель, как на Гонзаке и Тортоне; его костюм, казалось ему, имел надпись: «Подарок Футроза». Должно быть, его лицо сказало что-нибудь об этих смешных и трагических чувствах обласканного человека «с улицы», так как Элли, посмотрев на Давенанта, задумалась и села рядом с ним. Это был знак, что он равен. Роэна разлила чай. Давенант получил чашку вторым, после Титании Альсервей, и начал немного отходить.
Старательно слушая, о чем говорят, он присматривался к гостям. Разговор шел о неизвестных ему людях в тоне веселых воспоминаний. Наконец заговорили об Европе, откуда недавно вернулся со своим отцом Тортон.
При первой паузе Рой сказала:
— Давенант, почему вы так молчаливы?
— Я думал о гостиной, — некстати ответил Давенант, нарочно говоря громче обыкновения, чтобы расшевелить себя, и замечая, что все внимательно его слушают. — Вечером она другая, чем днем.
— Вам нравится эта печь, в которой мы сидим? — снисходительно произнесла Титания.
— Да, как огонь!
— Мы ее тоже любим, — сказала Роэна, — у нас страсть к горячим и темным цветам.
— Несомненно, — подтвердил Гонзак.
— Я равнодушен к обстановке, но люблю, когда есть качалка, — сообщил Тортон.
— Нет ничего хуже прямых стульев с жесткими спинками, как, например, у Жанны Д'Аршак, — заметила Титания.
— Какая у вас будет гостиная? — спросила Элли Тиррея. — Впоследствии? Минуя времена и сроки?
— Такая же, как и ваша, — смело заявил Давенант.
— Однако вы — патриот! — заметил Гонзак.
— Скажи мне, как ты живешь, и я скажу, кто ты, — изрек Тортон.
— Неужели вы это сами придума… — спросила Рой, но Тортон перебил ее одним словом:
— Аксиома.
— Малоизвестная, надеюсь, — отозвалась Альсервей.
— Вы хотите сказать, что я не оригинален? Ха-ха! Оригинально то, что так может случиться с каждым оригиналом.
— Тортон, вам — нуль. Садитесь, — сказала Рой.
— Сижу. Молчать?
— О, нет, нет! Говорите еще!
— Как же вас понять?
— Женское непостоянство, — объяснил Гонзак и уронил ложечку.
Все расхохотались, потому что смех бродил в них, ища первого повода. Рассмеялся и Давенант.
— Давенант
— Вы под сильной защитой, — сказал Тиррею Гонзак. — Если вы смеетесь один раз в год, то в этом году выбрали удачный момент.
— А почему?
— Именно потому, что вас поощрили.
— Фу-фу? — закричала Элли. — Это не шутка, это перешутка. Гонзак!
— Слушаюсь, пере-Элли!
— Окончилось ваше увлечение балетом? — спросила Рой Титу Альсервей.
— Нет, когда-нибудь я умру в ложе. Мой случай неизлечим.
Давенант откровенно любовался Роэной. Она была так мила, что хотелось ее поцеловать. Взглянув влево, он увидел блестящие глаза Элли, смотревшие на него в упор, сдвинув брови.
— Я вас гипнотизировала, — заявила девочка. — Вы — нервный. Ах, вот что: можете вы меня переглядеть?
— Как так — переглядеть?
— Вот так: будем смотреться в глаза, — кто первый не выдержит. Ну!
Давенант принял вызов и воззрился взгляд во взгляд, а Элли, кусая губы и смотря все строже, пыталась победить его усилие. Скоро у Давенанта начали слоиться в глазах мерцающие крути. Прослезившись, он отвернулся и стал вытирать глаза платком. Его самолюбие было задето. Однако он увидел, что Элли тоже вытирает глаза.
— Это оттого, что я смигнула, — оправдывалась Элли. — Никто меня не может переглядеть.
Пока тянулась их комическая дуэль, Рой, Гонзак и Тортон горячо спорили о стихах Титании, которые она только что произнесла слабым голосом умирающей. Роэна возмутилась выражением: «И рыб несутся плавники вокруг угасшего лица…»
— Рыбы штопают чулки, пустив бегать плавники, — поддержал Гонзак Роэну.
Титания надменно простила его холодным нездешним взглядом, а Тортон так громко сказал: «Ха-ха!» — что Элли подбежала к спорщикам, оставив Давенанта одного, в рассеянности.
Некоторое время, казалось, все забыли о нем. Прислушиваясь к веселым голосам Роэны и Элли, Давенант думал — странное для своего возраста: «Они юны, очень юны, им надо веселье, общество. Почему они должны заниматься исключительно мной?» Подняв голову, он увидел картину, изображающую молодую женщину за чтением забавного письма. Давенант прошелся, остановясь против небольшой акварели: безлюдная дорога среди холмов в утреннем озарении. Элли, успев погорячиться около спорящих, подбежала к нему.
— Это — «Дорога Никуда», — пояснила девочка Да-венанту: — «Низачем» и «Никуда», «Ни к кому» и «Нипочему».
— Такое ее название? — спросил Давенант.
— Да. Впрочем… Рой, будь добра, вспомни: точно ли название этой картины «Дорога Никуда» или мы сами придумали?
— Да… Тампико придумал, что «Дорога Никуда». Прекратив разговор, все присоединились к Давенанту.
— До-ро-га ни-ку-да! — громко произнесла Рой, улыбаясь картине и Тиррею и смущая его своим расцветом, который лукаво и нежно еще дремал в Элли.