Том 6. Дураки на периферии
Шрифт:
Евтюшкин.Значит, ребенок — твой?
Ащеулов.Да она сказывает — мой. Только это теперь к делу не относится, раз отец комиссия.
Евтюшкин.А я с ней жил в двадцать пятом годе… Когда ж это было? С декабря двадцать четвертого, когда колокол начали с собора спускать, — по январь двадцать шестого включительно, как раз она с Башмаковым зафиксировалась. Тогда же я и свое назначение получил в охматмлад.
Лутьин.А я с ней теперь живу ввиду исключительности…
Ащеулов.А я изредка…
Лутьин роется в кипе бумаг.
Евтюшкин (лирически). Времена теперь такие пошли, весь город живет сплошь как одно семейство, и все родственники беззависимо от пола и должности… Ну ладно, поговорили неофициально, теперь пора перейти на текущие моменты. Докладай, Лутьин, по медицинской линии.
Лутьин.Вот с цифражом вам пора бы ознакомиться.
Евтюшкин.Докладай цифраж. Ащеулов, пиши.
Лутьин. Да писать-то много не надо. Вешаю ребенка по три раза в день, в весе не прибавляется, но и не убывает, стоит на балансе. Выношу его каждодневно на мороз на два часа, для вентиляции легких…
Евтюшкин.А еще какие мероприятия пускаешь?
Лутьин.Более пока ничего, жду достижений… Посетителей сегодня было — на предмет осмотра наших основных принципов коллективного воспитания — 31 человек. Судя по статистике цифража, наши принципы проводятся срочно в жизнь. Иначе куда у населения впечатления деваются? — Явно в подобные дела уходят.
Евтюшкин.Прямо не живем, а состоим в музее… будущее на руках вынашиваем… Мне бы тоже надо поработать, только некуда применить основное умение. Приходится, в зависимости от косвенных причин малолетства, ждать, когда вырастет. Я из него впоследствии, как вырастет, до возмужалости, буду госмужа делать.
Ащеулов. Я тоже. По соответствующим постам. (Зевает, отрывается от протокола и поет, подхватывая мотив М.И.)Э-эх, ва субботу, да в день ненастный, нельзя в поле работать…
Евтюшкин и Лутьин (продолжая песню). Нельзя в полюшке работать, ни боронить, ни пахать.
Марья Ивановна (входя, поет вместе с членами песню). Прощай, девки, прощай, бабы… — Чай, что ли, пить будем, разбойнички?
Ащеулов.А воду поджарила?
Евтюшкин.Который пока час?
Лутьин.Время пить, обед переварился.
Евтюшкин.Комиссия желает чай пить.
Марья Ивановна.Есаул, иди, неси самовар.
Ащеулов уходит за самоваром. Лутьин и Евтюшкин разуваются.
Лутьин.Пищу
Евтюшкин.Ноги — испаряются, а не потеют, хотя мы люди не болящие.
Ащеулов вносит самовар.
Ащеулов.Угар несу. Атаманша, наливай чаю всем членам и себе.
Ащеулов также разувается.
Либо мне бороду сызнова отпустить? — Скучно без шерсти…
Лутьин.Отпусти обратно, а то тебя посетители за малолетнего принимают…
Марья Ивановна.Ну, разбойнички, садитесь наслаждаться вкруговую, приступайте к вольной жизни.
Лутьин (отхлебывая чай). Тихая жизнь… Никогда так планомерно не жил, — вот что значит безбабие…
Стук а дверь.
Евтюшкин.Ежели на предмет осмотра демонстрантов, то пускай ходят по расписанию, завтра с одиннадцати до часу пополудни.
Входит человек, Странник Земного Шара, в башлыке, с вещевой сумкою и с посохом.
Странник.Здесь в узком месте матерняя комиссия живет?
Евтюшкин.Здесь. А тебе чего?
Странник.Да пришел осмотреть ваши достижения. Сказывают, здесь мужики женщинами стали.
Ащеулов.Это им показалось.
Странник.И верно. Вы на баб не похожи… А она вон (в сторону Марьи Ивановны)вылитая баба. Может, она баба и есть?
Марья Ивановна.Я не баба, я — атаман.
Странник.О?
Евтюшкин.Ты чего бродишь-то? — Во-первых, у нас смотреть нечего, у нас вещей нету, а есть отношения. А во-вторых, явись завтра от одиннадцати до часу, если хочешь посмотреть. А сейчас мы отдыхаем.
Странник.Ну, покажь хотя бы отношения. Я двести верст прошел — на вас посмотреть, как же можно… Народ повсюду томится. Не то дружбы, не то злобы ищут, не то харчами недовольны…
Ащеулов.Вали, друг, на постоялый двор. Возьми кусок сахару…
Странник уходит, поторапливаемый Ащеуловым.
Лутьин.Работы у нас на все двадцать четыре часа.
Евтюшкин.Еще бы. Народ с периферии тронулся — в силу своевременности наших мероприятий… Налей вторую, доброволица…
Марья Ивановна (наливая через край). Вот это я понимаю, жизнь. Живу и что хочу делаю, а делать я ничего не хочу. Не то что коз у Башмака доить. Он, черт, меня, как бухгалтерскую графу, учитывал, словно я вещь, а я отношение.