Том 6. Дураки на периферии
Шрифт:
Климчицкий. Здравствуйте… Здравствуйте, Дмитрий Федорович!
Ростопчук. Здравствуйте, Александр Иванович!.. Разрешите вам выразить приветствие — в этом втором эшелоне, где мы временно скучали по вас…
Климчицкий. Ничего, скоро опять в первом эшелоне будем (К Череватову). Дмитрий Федорович, я могу быть теперь свободным от болезни и — от вас? Мне пора в войска!
Череватов. Абсолютно свободны, Александр Иванович. Вы можете сейчас отправляться хоть в рукопашную атаку. Вперед на врага, товарищ генерал-майор!
Ростопчук.
Иван. Обождем маленько, товарищ лейтенант. Из медсанбата сразу в атаку не выскакивают. Я не видел…
Череватов. Здравый, толковый, заботливый, преданный умом умелый солдат.
Климчицкий (весело). Да, Иван у меня большой солдат. Только в тылу, не у дела, я его замотал.
Иван. Дело я свое справляю, товарищ генерал Александр Иванович, — как вы только отдышитесь, так опять на отдых в свою роту пойду.
Климчицкий. Устал ты тут, Иван?
Иван. И правда, притомился, Александр Иванович.
Ростопчук. Может, гостей прикажете созвать, Александр Иванович?
Череватов. Это полезно. Это организация самоутешения. И я приду, а может, и не один еще — старушку какую-нибудь с собой за ручку приведу.
Климчицкий. Я был бы рад, но ведь кого же именно созывать, Геннадий Сафронович? У нас и знакомства нет в этом тылу. Город здесь небольшой, люди все заняты.
Ростопчук. Ну, местное общество всегда найдется, Александр Иванович. Здесь даже одна знакомая, известная вам, проживает.
Климчицкий. А что ж, с людьми веселей. Устраивайте, Геннадий Сафронович. А как мой «виллис»?
Ростопчук. Полный порядок, Александр Иванович: хоть сейчас заправили — и на войну.
Климчицкий. Ну хорошо, действуйте. Пусть будут гости, я соскучился болеть.
Ростопчук. Это мы с Иваном вмах!
Ростопчук и Иван исчезают.
Череватов. Как вы себя чувствуете, однако, Александр Иванович? Вы действительно такой оживленный, какого я вижу, или вы только владеете собой и меня обманываете, повергаете в заблуждение, совершаете обходный маневр?
Климчицкий (неуверенно, смущенно). Нет, я вправду веселый, Дмитрий Федорович.
Череватов. Вообще-то я против веселости. Но в данном случае я веселье духа вам рекомендую, предписываю, внушаю, приказываю как генерал-лейтенант!
Климчицкий (по-солдатски). Есть веселье духа, товарищ генерал-лейтенант!
Череватов. Ну вот, так и поступайте: пиво пьете?
Климчицкий. Изредка, товарищ генерал-лейтенант.
Череватов. Чаще, чаще пейте. Ничего не избегайте, делайте все, что все делают, что обыкновенно. Прогуливайтесь, по дороге забредите куда-нибудь — в ресторан, в кафе, в пивную точку, — знаете, есть такие — там всегда ассамблея посетителей и всего один прилавок, а за ним особа стоит, пиво в кружки наливает, до черты никогда не допустит и сама, бедная, за счет недолива, за счет пены живет. Да бог с ними, вы
Климчицкий. Прошу вас, Дмитрий Федорович. Буду вам очень благодарен.
Череватов уходит. Климчицкий один. Он обходит комнату, осматривает мебель, стены, трогает руками предметы, молчит.
Вещи хорошие, но — чужие. Она их никогда не видела.
Пауза.
Надо иметь и свою собственность… Жалкая у нас с ней осталась собственность! (Вынимает из бумажника два предмета: фотографию Марии Петровны и ее носовой платок. Фотографию он прикрепляет к стене, пользуясь молотком и гвоздем, оставленными Иваном на полу. Затем он подносит платок к своему лицу, нюхает его). Еще руками ее пахнет.
Занавес
Картина четвертая
Та же обстановка. Убранный стол с яствами, но яства эти довольно скромные. Сначала сцена пуста. Затем входит Климчицкий. Одет он по-прежнему в гражданский костюм, он по-прежнему в напряженном состоянии духа, которое извне кажется спокойным и даже веселым. Он подходит к столу, смотрит на яства.
Климчицкий. Мария тоже любила гостей собирать. Я, помню, еще ревновал ее к обществу. Как и всякий человек, я хотел, чтоб она только меня одного знала на свете… Она мне раз правильно сказала: если я тебя одного буду знать на свете, какая же честь в моей любви к тебе? Я тогда понял ее, а согласиться не мог. Теперь я согласен с нею, но сказать ей об этом не могу, поздно уже. Главных, самых важных слов я так и не успел ей сказать. А уже гостей созвал, веселиться хочу — все творится по какому-то странному самотеку обычая и любезности. Не устраивать ли это все, взять трость в руки и уйти одному в ночное мирное поле?.. Как ты думаешь, Мария Петровна? Ты молчишь, ты всегда теперь молчишь. Ты бы позвонила или постучала в дверь и вошла сюда. Я бы многое тебе мог рассказать, самое главное, что не успел сказать и все откладывал, думал — успею, позже скажу…
Стук в дверь.
Пожалуйста! Входите!
Входят Ростопчук и Любовь.
(К Любови). А мы с вами знакомы!
Любовь. Ну, конечно, Александр Иванович, знакомы, и уже довольно давно. Но вы меня, наверное, ни разу не вспоминали, а я вас — ежедневно (Здороваются).
Климчицкий. Неужели ежедневно — так часто?
Любовь. И даже чаще — непрерывно… Со мною еще сестра моя там в гости к вам пришла, можно она придет?
Климчицкий. А где же она? Пожалуйста!
Ростопчук. Она стесняется, товарищ генерал, она наружи осталась (Тихо). Она сержант.
Климчицкий. Какой сержант?
Ростопчук. Да, ну это — ну, это ПВО, объект сторожат, в объекте сани на зиму вяжут.
Климчицкий. Значит, она тоже солдат. Так тем лучше. Как же смели ее на улице оставить? Разве можно солдата унижать? Проси, скажи — я велел быть ей у меня в гостях!