Том 6. Лимонарь
Шрифт:
И вот, когда сидел царевич при дороге, покинутый с своей отчаянной жалостью, и уж чернело в глазах его, и сумрак, кутавший его, быль ночнее сумрака, упавшего на отцовский дом, и непроглядней сумрака, простершегося над обиженным, ожесточенным народом, и удушливее сумрака, обнявшего наемных слуг, спустивших и плату и награбленное, когда почувствовал царевич, что один он на всей земле, кругом один, какой-то подошел к нему... странный какой-то, — сам Господь пришел к нему.
— Возьми меня, я тебя не оставлю.
— А откуда ты? — спросил
Христос показал ему на гору — там по горе елочки стояли крестами в небо.
— А как тебя звать?
Христос смотрел на царевича.
— Кто ты?
Христос только смотрел на царевича.
И обрадовался царевич и протянул руки к Нему:
— Ты не оставишь меня!
— О, Прове, — сказал Христос, — в чем твое горе?
— Я раб царя Семиклея, — сказал царевич, — послан царем собирать дань, и мне ничего не дают, а велено мне скоро собрать. Не знаю уж, что и делать.
— Я тебе соберу, — сказал Христос, — оставайся тут, а я пойду в город.
И пошел один в город, а царевич остался, и видел царевич, как словно свет таял голубой дорожкой по его следу, и удивился.
Скоро из города показался народ, шли по дороге к Прову, несли дань царскую. И дивился царевич, откуда что бралось, так много было золота и серебра, о таком сокровище он и не думал, и все это для него, и всю эту дань он передаст царю, и эта дань была гораздо больше, какую ждет царь про черный день.
За богатыми пошла беднота, и когда последняя старушонка-нищенка положила свою копеечку, поклонилась царевичу и поплелась назад в город, царевич стал перед другом:
— Господи, как мне любить тебя!
— Так же, как я тебя люблю, — сказал Христос, — давай сотворим братство!
— Давай, — согласился царевич, — и будем навеки братья, — и подал Христу свой пояс.
И Христос, взяв от царевича пояс, связал его со своим, и опоясал себя и царевича.
— Проклят есть человек, — сказал Христос, — кто избрал себе брата и не был верен ему. Это братство более кровного братства рожденных братьев.
И сказал царевич:
— Много золота с нами, пойдем в нашу землю.
И они пошли, два названных брата, и подошли к царскому городу два названных брата, и на берегу у реки остановились, и сказал Христос царевичу:
— О, брате Прове!
— Я, брате.
— Войдем в воду и омоемся вместе.
И дивились ангелы на небесах, что сказал Господь: «о, брате Прове!»
Христос вошел в реку и с ним его названный брат царевич, там взял Христос рыбу.
— О, Прове!
— Я, Господи.
— Ты знаешь силу этой рыбы?
— Не знаю, брате.
И сказал Христос царевичу:
— Очи этой рыбы — от слепоты, стамех — от проказы, желчь — от нечистого духа.
И уразумел царевич в своем сердце: отец ослеп — и вот прозреет, мать прокаженна — и вот очистится, жена бесновата — и вот освободится. И положил царевич все сокровище — всю дань царскую, золото и серебро, до последней копеечки старушонки-нищенки
Желчью он коснулся сердца жены и она узнала его, заплакала. О, как давно она не видела его, потемненная нечистым духом, и вот видит... и видит и плачет.
— Свет! Царевич мой! Ненаглядный, ненасмотренный!
Стамехом он коснулся рук матери, и она поднялась с одра, словно омытая, прекрасная царица Купава.
— Ох, любезный мой, возлюбленный сын, мой радостный, ты обрадовал душу мою. Не увидишь моего лица плачевного, не услышишь моего рыдания, обвеселил ты сердце мое, ненаглядный, ненасмотренный!
И очами рыбьими он коснулся глаз отца, и отец прозрел от слепоты.
— Откуда ты это взял? — обрадовался царь.
И рассказал ему царевич все, что с ним было, все неудачи свои, и как подошел к нему какой-то странный, пожалел его, собрал для него большую дань, и потом они сотворили братство, и брат названный дал ему рыбу.
С плачем поднялся царь.
— Пойдем, сыну, ведь это Христос приходил к тебе!
И они поспешно вышли из дворца и пошли по дороге к реке, где оставил царевич своего названного брата. Но там его не было. На берегу лежало сокровище — золото и серебро, дань царская, но его уж не было. И глядя на дорогу, царь увидел: по дороге к горе, где елочки крестами в небо глядят, шел... и словно свет таял голубой дорожкой по его следу, Христос шел, сам Господь.
Царь растерзал одежды свои и с плачем припал к земле:
— Слава Тебе, Господеви, что не оставил нас в погибели!
1913 г.
ОТРОК ПУСТЫННЫЙ{*}
В миру жить суетно, от мятежа мирского не отгребешься, от шатания лукавного не удержишься — и там нагрешишь, и тут нагрешишь, а потом изволь расплачиваться и в сем веке, и в будущем. Нет, уйти от мира — «как хотите, так и живите, Бог с вами!» — и в тишине быть во спасении.
Два старца так и сделали: Асаф старец, да Меркурий старец. В последний раз по базару потолкались старцы, подвязали себе по котомочке, запаслись сухариками, да с Богом — в пустыню.
О, пустыня моя прекрасная!
И в пустыне поселились старцы каждый отдельно в своей хижице, и лишь в неделю раз посещали друг друга, духовной ради беседы. А жил при старце Асафе отрок: забрел отрок в пустыню, старцу на глаза попался, старец его у себя и оставил жить при себе в работе. И был отрок Артемий и тих и кроток, и ясен, сложит так ручки и стоит у березок, и все словно улыбается, — старцы отрока очень полюбили, и был он им в утешение.
В миру жить трудно, суетно, а в пустыне пустынно: там находит уныние и печаль и тоска великая, там свое есть серое горюшко. Без отрока старцам куда там прожить, в пустыне! Тих и кроток, и ясен, примется отрок за рукоделье, поет псалмы и так красно — жить весело.