Том 6. Письма 1860-1873
Шрифт:
P'etersbourg. Ce 11 juillet
C’est aujourd’hui, comme tu le sais, le 40i`eme jour depuis la mort de Marie et le 2d anniversaire de la mort de Dmitry*. C’est beaucoup de besogne que la Destin'ee a faite en peu de temps. Sans compter les autres morts qui se sont succ'ed'ees dans l’espace de ces deux derni`eres ann'ees… Dans toute existence vient ainsi le moment de la grande liquidation, et quand elle a commenc'e, on ne sait jamais o`u elle s’arr^etera.
Je viens de passer quelques jours `a Tsarsko"i'e, o`u, gr^ace `a la sollicitude vraiment admirable de Daria, maman a 'et'e aussi bien qu’on pouvait le d'esirer, ce qui ne l’emp^eche pas, h'elas, de s’y sentir malais'ee — l`a comme ailleurs, et peut-^etre plus qu’ailleurs, gr^ace `a cette maladive disposition de son esprit qui lui fait toujours appr'ehender d’^etre trop en vue, de s’imposer trop aux autres, etc. etc., gr^ace `a cet exc`es de discr'etion qui finit par d'eg'en'erer dans son contraire. H'elas, elle ne se doute pas, combien cette mani`ere d’^etre, inh'erente `a sa nature, cette Menschenscheu a exerc'e d’influence sur la destin'ee de la pauvre Marie. C’est cette insociabilit'e invincible de sa m`ere qui lui a rendu, `a un certain moment, son existence dans la maison paternelle si parfaitement insipide — malgr'e toute l’affection dont elle y 'etait entour'ee, — que pour y 'echapper elle a saut'e `a pieds joints dans le plus absurde des mariages. Mais c’est ce que ma pauvre femme n’a jamais pu comprendre et ne comprendra jamais, tant il est vrai que l’homme, m^eme le meilleur, le plus sinc`ere pour lui-m^eme, n’est pas fait pour se voir lui-m^eme, pas plus que sans l’aide d’une glace il ne saurait voir sa propre figure.
Nous voil`a pour le moment rentr'es en ville qui est impossible. Aussi je me flatte qu’elle ne tardera pas `a retourner `a Tsarsko"i'e. Daria, encore une fois, met toute la bonne gr^ace imaginable `a l’entourer de soins, et cependant j’aspire `a la voir recouvrer au plus t^ot la libert'e de ses mouvements et l’enti`ere disposition de sa personne… Ah oui, la position n’est pas facile, et je n’ai eu que trop raison de dire, que tout malheur est en m^eme temps un d'esastre…
J’ai 'et'e <satisfait> [66] d’apprendre par ta derni`ere lettre que le 15 de ce mois Mr
66
Пропуск в автографе; восстанавливается по смыслу.
Петербург. 11 июля
Сегодня, как ты знаешь, 40-ой день со смерти Мари и 2-ая годовщина смерти Дмитрия * . Судьба за короткий срок собрала богатую жатву. Не считая прочих смертей, следовавших одна за другой в эти два истекших года… Так в любом существовании наступает пора великого опустошения, и если уж это началось, одному Богу известно, где конец.
Я провел несколько дней в Царском, где, благодаря поистине чудесной заботливости Дарьи, бедной мама было настолько хорошо, насколько это возможно, что не мешает ей, увы, чувствовать себя там неловко — как и везде, а может быть, более, чем где-либо, в чем виновато ее болезненное состояние духа, заключающееся в постоянной боязни выставиться, навязать другим свое общество и т. д. и т. п., ее чрезмерная скромность, переходящая, в конце концов, в свою противоположность. Увы, она и не догадывается, до какой степени эта присущая ее натуре обособленность, эта Menschenscheu [67] повлияла на судьбу несчастной Мари. Ведь именно из-за непоколебимой замкнутости матери жизнь в родительском доме сделалась для нее в определенный момент настолько бесцветно унылой, — несмотря на всю любовь, какой она была в нем окружена, — что, дабы вырваться на волю, она очертя голову бросилась в нелепейшее из замужеств. Но этого моя бедная жена никогда не могла понять и никогда не поймет, ведь верно, что человек, даже самый лучший, самый беспристрастный к себе самому, не наделен способностью наблюдать за собой со стороны, как не наделен он способностью видеть без зеркала собственное лицо.
67
нелюдимость (нем.).
В настоящий момент мы в городе, где просто невыносимо. Поэтому я льщу себя надеждой, что она не замедлит вернуться в Царское. Дарья, замечу еще раз, со всей вообразимой готовностью окружает
Я с удовлетворением узнал из твоего письма, что 15-го числа Федя будет вновь водворен в Лицей* — время приспело, и для него, и для тебя, ведь я прекрасно представляю, каково тебе было, при твоем нездоровье, переносить его неуемную резвость, да и ему самому вредно столь продолжительное безделье и отсутствие дисциплины… А вот что меня устраивает куда меньше, так это твоя поездка в Самару с ее тяготами и всевозможными неудобствами. Просто не понимаю, как ты, единожды их испытав, не остерегаешься вновь проходить через все это в твоем теперешнем состоянии. И что сталось со всеми твоими надеждами отдохнуть душою и телом, которые ты связывала с приобретением Турова*. Умоляю, береги себя… после того, что выпало на мою долю, ты просто обязана делать это для меня… — Самый сердечный привет твоему мужу.
Аксаковой А. Ф., 7 февраля 1873*
Ce 7 f'evrier
Je fais un effort supr^eme pour t’'ecrire de ma main et te l'eguer ainsi un dernier autographe. — Ce matin il y a eu un progr`es constat'e. J’ai pu me lever et aller me laver dans mon cabinet, mais c’est d'ej`a beaucoup. Mais enfin cela me permet d’esp'erer de r'ealiser mon d'esir qui est, si je dois finir, d’aller mourir sur ta terrasse `a Tourovo, en vu d’un immense horizon, et de l`a aller directement donner de tes nouvelles `a qui de droit, — non sans regretter beaucoup ce que j’aurai quitt'e ici. Ecris-moi.
T. T.
7 февраля
С невероятным усилием пишу собственной рукой, чтобы оставить тебе свой последний автограф. — Нынче утром произошло очевидное улучшение. Я смог подняться и пойти умыться к себе в кабинет, а это уже немало. Как бы там ни было, это позволяет мне надеяться на исполнение моего желания: отправиться умирать, если уж жизнь моя на исходе, на твою террасу в Турове, глядящую на необъятные просторы, и прямо оттуда перенести весть о тебе кому следует, — не без глубокого сожаления о том, что я здесь покину. Напиши мне.
Ф. Т.
Тютчевой Д. Ф., 1 апреля 1873*
Hier j’ai eu un moment d’'emotion poignante par suite de mon entrevue avec la Comtesse d’Adlerberg, ma bonne Am'elie Kr"udener* qui a voulu me revoir une derni`ere fois dans ce monde et qui est venue prendre cong'e de moi. C’est le Pass'e de mes meilleures ann'ees qui dans sa personne est venu me donner le baiser d’adieu.
Вчера я пережил минуту жгучего волнения при встрече с графиней Адлерберг, моей чудесной Амалией Крюденер*, пожелавшей в последний раз повидать меня на этом свете и приезжавшей проститься со мной. В ее лице то Былое, что связано с самой светлой порой моей жизни, явилось подарить мне прощальный поцелуй.
Комментарии
«…В любом существовании наступает пора великого опустошения, — писал Ф. И. Тютчев, — и если уж оно началось, одному Богу известно, где конец». У Тютчева эта пора упала на 1860-е — начало 1870-х гг. За смертью Е. А. Денисьевой последовала целая вереница смертей дорогих поэту людей: двух его детей — Елены и Федора, матери, затем еще двух детей — Дмитрия и Мари, брата. После кончины Денисьевой Тютчева уже не оставляло ощущение гнетущей тревоги, предчувствие очередной страшной утраты. Неудивительно, что тютчевские письма этого последнего периода его жизни исполнены невероятного нервного напряжения, изливающегося то слезами, то желчью. Глубоко волновала Тютчева не только судьба его близких, но и судьба России. Поэтому даже в минуты самых тяжелых душевных переживаний поэт вновь и вновь возвращался к обсуждению проблем политики. Но это не делало его письма однообразными. В них отразилась жизнь во всех своих проявлениях — простых и величественных, смешных и драматических, будничных и поэтических. Сообщения о событиях дня перерастали у Тютчева в философские размышления, воспоминания, юмористические, иронические и даже саркастические обобщения.
Тютчевская эпистолярная проза этих лет не только основной и незаменимый источник сведений для его биографии, не только ценный материал для истории политической и общественной жизни России и Запада, но и замечательный памятник художественного слова. Еще в молодости показав себя выдающимся мастером эпистолярного стиля, в преклонные годы Тютчев довел свое мастерство до совершенства.
И по содержанию, и по приемам художественной изобразительности тютчевские письма 60-х годов все более и более перекликаются с его стихами, отличаясь такой же смелостью образов и отточенной афористичностью словесной формы. Неожиданные и смелые сравнения — один из излюбленных Тютчевым приемов — характерны не только для лирики, но и для эпистолярного языка Тютчева.