Том 6. Третий лишний
Шрифт:
«Скелет кита» разделил со мной не одну вахту, доводя до бешенства, но дальше никакая баллада не шла и не пошла, хотя уже и на сухопутье чепуховая строчка преследовала. Она ерундовская еще и потому, что кости кита были отмечены на карте возле Анихаба, то есть за сотни миль от Анголы. Киты же — вполне возможно — никогда так близко к экватору не поднимаются: они не любят теплой воды. И все равно строка мучила. Закончилось это наваждение, когда я начал получать от читателей стихи.
Профессиональный стихотворец Сергей Алиханов:
Скелет кита на берегу Анголы, Заметный, белый,Любитель из Тулы Алексей Родионов прислал весьма даже умелую издевку под едким названием «Мини-баллада о скелете кита, „Невеле“ и секонде-философе»:
Скелет кита на берегу Анголы Белел в ночи загадочной грядой, И рядом я стоял. Таинственный и голый Мне берег виделся под чуждою луной. И думал я: как призрачно все в мире, Который, как всегда, куда-то катит вдаль… Вдруг стало ясно мне, как дважды два четыре, Что все бессмысленно… и даже стало жаль Себя за гордое и давнее желание Понять вокруг все сущее… Затем В груди моей возникло ожидание Чего-то важного и нужного нам всем… Но тут пришел вельбот! Нарушив тишину, Матросская братва от дальнего причала Мне долго и сочувственно кричала: «Довольно, Викторыч, глядеть вам на луну — Пора на „Невель“! Чиф уж кроет матом Всех литераторов! Такой там поднял вой!..» Ну что бы подождать еще чуть-чуть ребятам… Так хорошо побыть наедине с собой!Нынче ни в натуре, ни на карте скелета кита я уже не обнаружил.
Рассказал Вите Мышкееву все предыдущее. Он подумал и решил, что скелет кита растащили на сувениры, экономя валюту, туристы.
Милях в десяти от Пуэнт-Нуара легли в дрейф. Над Африкой самую чуть рассветало. С правого борта на горизонте горели газовые факелы — где только нынче они не горят. Было влажно и душно. Бесшумно полыхали в тучах над океаном зарницы обессиливающихся гроз. Только изредка стукали в сталь две-три капли дождя. Темнел спящим ящером мыс Мваса. Возле него на карте почему-то написано «Ложный Пуэнт-Нуар».
Четыре градуса сорок минут к югу от экватора.
В шестнадцати милях ниже нас — Конго. На морской карте она не кажется той огромной рекой, которая обласкивает половину Африки. Мысы Ма-Капа и Мойта-Сена с одноименными маяками охраняют ее устье. Плавает вокруг много разной дряни. И еще вокруг судна было много разной задумчивости. И все на мостике это чувствовали.
Есть ли еще во мне лиризм? Способен ли я и сегодня, попав в Ниццу, без всякого дела встать в пять утра и пойти к Лигурийскому морю, чтобы поздороваться с ним за руку? В сорок лет я еще ощущал тихие накаты лирического в самые неожиданные моменты.
…Лигурийское море укрывалось предутренней мглой. Прохладный ветерок
Я спустился с набережной на гальку широкого пляжа. Пляж тоже спал, как и вся Ницца.
Мерно шумели едва заметные волны, набегая на пляжную гальку.
Я долго стоял, слушая их. Левее торчал над водой небольшой причальчик, он, наверное, был бетонный — белел во мраке бесплотным привидением.
И я спокойно признался сам себе в любви к темному, еще ночному Лигурийскому морю. Оно было как добрый знакомый, встреченный в сложном чужом мире.
— Здравствуй, дорогое, — сказал я, присев на корточки в полумраке, и протянул слабой волнишке руку…
Разве сегодня пришло бы мне в седую башку такое?..
— Поехали в Пуэнт, — сказал капитан, возникая в рубке. — Снимайте судно с дрейфа, старпом.
Матрос стал к штурвалу, старпом дал малый вперед и спросил:
— Как будем с бассейном, Юрий Иванович?
— Спускайте воду немедленно. Здесь полно миазмов, так сказять, начиная с элементарной нефти.
— В бассейн уже забрались зимовщики, плескаются штук пятнадцать.
— Вам сказано! Спускайте! Пусть пловцы посидят на мели.
— Есть.
— Вроде впереди сети! Чуть правее левого конца волнолома! — доложил матрос.
Капитан взял бинокль.
— Н-да, сети-сети, тятя-тятя, наши сети притащили… и не сети, а лодчонка малюха… Виктор Робертович, что самое главное в любых африканских водах — от Игольного до Александрии?
— Старый балтиец этого не знает, — сказал старпом.
— Главное во всех африканских водах — не задавить феллаха, — сообщил капитан. — И не наскочить на бедуина.
Юмор тут в том, что феллахи — крестьяне-земледельцы в арабских странах, а бедуины — кочевники и полукочевники Аравийского полуострова, то есть их с таким же успехом можно встретить в морях, как, например, верблюда.
— Ясно, — сказал старпом и приказал вахтенному матросу (тому, которому под шестьдесят): — Скачи на заставу! Сейчас лоцмана брать будем!
Старец поскакал на заставу — то есть потрусил из рубки, демонстрируя быстроту реакции и услужливость. До этого он полчаса чистил пепельницы, демонстрируя старательность и трудолюбие.
— А, Виктор Викторович, доброе утро, — заметил наконец меня Юра. — Чего ни свет ни заря? Видели, как наш Трофимыч умеет резво бегать? А вы о нем жалостливые истории собираете. Почему старец галопом сейчас наяривает? Потому что боится, что его в заслуженный отпуск перед выгодным рейсом отправят. А знаете, Виктор Викторович, что он вытворяет, когда ему нужно раньше срока на отгул выходных сорваться? Такие боли в ногах начинает разыгрывать за неделю до прихода в родной порт, что все мы тут вокруг него в кучу собираемся и плачем от жалости.
Я промолчал, сунул нос в англо-французский словарь.
Прав был Юрий Иванович Ямкин: ошибся я в старце. Так сказать, напустил в старца воображенного лиризма. Нынче он уже раздражает персональным термосом, с которым является на вахту, сигаретами в самодельном металлическом портсигаре и омертвелым выражением физиономии. Но какая же уникальная, наверное, у этого вечного матроса жизнь за плечами, а я — инженер людских душ! — ни разу не поговорил с ним по душам за весь рейс. Одно утешает, что душ у нас, слава богу, нет. Я это потому твердо знаю, что как-то привел старинную поговорку из Даля. Она о смерти: «Никто не видит, как душа выйдет». И мне закатали на полях рукописи устрашающий вопросительный с восклицательным знаки: какая душа? И как ее можно рассчитывать увидеть? Нет, браток, если при входе ее еще никто не видел, то нечего надеяться засечь ее и при выходе. И тогда не пущай дымзавес в ясные читательские мозги.