Том 7. Дядя Динамит и другие
Шрифт:
— Если замел следы.
— Замел, замел. Он говорит, у Балбеса плохо с глазами, а очки не носит. Что же до служанки, она человек верный.
— Как вы умеете утешить, дядя Фред!
— Стараюсь, дорогая, стараюсь. Сладость и свет — мой девиз.
— Хорошо, что у вас был этот бюст.
— Исключительная удача. Вообще у нас бюстов мало. Статуи — есть, Венеру — пожалуйста, дедушка их очень любил. «Дом — это не дом без доброй старой Венеры.», — говорил он, поглаживая баки. Вот и получилось, что иногда кажется, будто ты зашел в турецкую баню в женский день. А бюстов — нет. Мы, Икенхемы, их не держим. Если бы ты,
Из кресла в этой гостиной выскочить трудно, но Салли выскочила.
— Дядя Фред! — вскричала она. — Он взял этот бюст?
— Конечно. А что такого?
Салли опустилась в кресло и глухо прошептала:
— В нем — те камушки.
— О, Господи!
— Да. Я их туда сунула, Элис должна была забрать. Это и есть лучший способ.
— Ну, знаешь! — сказал лорд Икенхем.
Они помолчали еще раз. Никто не назвал бы пятого графа ненаходчивым, но тут он растерялся. Он крутил усы, он скреб подбородок, он барабанил пальцами по ручке кресла, но вдохновения не обретал. Наконец, он поднялся на ноги.
— Что ж, дорогая, — сказал он, — вины за собой я не чувствую. Стоит ли говорить, что хотел я сделать как лучше? Сейчас нужно не блеять, а придумать выход. Наверное, воздух поможет.
Он прошел сквозь вращающуюся дверь, склонив голову, сцепив за спиною руки. Вернулся он минут через пять, совсем иной.
— Все в порядке, моя дорогая, — сказал он. — Балбес вернул тебе бюст? Он в мастерской?
— Да.
— Так, так. Заберем и отвезем завтра в Эшенден. Там я его подменю.
— Но…
— Никаких «но»!
— Как же?..
— И никаких «как же». Именно это говорили Колумбу и остались в дураках. Не ломай себе голову, доверься мне. Езжай домой, уложи вещи, выспись как следует, а я обдумаю кое-какие частности. Еще кофе? Нет? Тогда идем. Ах, хорошо! Чего-нибудь такого я и ждал, а то закис, старею. Сейчас я чувствую себя как тогда, когда мы с Мартышкой ездили в Бландинг в облике психиатров. Он тебе рассказывал?
— Нет.
— Странно. Я думал, он вспоминает об этом с нежностью. Завтра расскажу, в дороге. До свидания, дорогая, — закончил граф, усаживая Салли в такси. — Выспись получше, не волнуйся. Положись на меня. В таких ситуациях я проявляю лучшие свои качества. А лучшие качества Фредерика Алтамонта Корнуоллиса Твистлтона, пятого графа Икен-хемского — это тебе не кот начхал.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава пятая
Если погода к тому располагала, у леди Восток вошло в обычай сидеть после ленча в шезлонге, на террасе и вязать носки для достойных бедняков. Как и лорд Икенхем, она любила дарить радость и свет, но думала при этом — быть может, резонно, — что носок-другой внесет их в безрадостную жизнь.
Назавтра после вышеописанных событий погода была прекрасная. Небо сияло синевой, озеро сверкало серебром, клумбы источали жужжание пчел и благоухание лаванды. Словом, день был из тех, что веселят сердце, поднимают дух и побуждают пересчитать по одному дары Божьи.
Леди Восток их пересчитала и осталась довольна. Хорошо вернуться домой, хотя вообще-то она не очень любила сельскую жизнь; хорошо съесть все то, что в порыве вдохновения
Что ж, прекрасно. И все же, несмотря на мастерство кухарки, резвость мужа и красоту дня, леди Восток страдала. Теперь, когда жизнь так сложна, а слепая судьба одной рукой дает, другой — отнимает, нелегко найти вполне счастливого человека. В сладости есть горечь, и она играет первую скрипку.
Сурово, да, но цивилизация наша сама напросилась на такой приговор.
Сидя в шезлонге и накидывая петли, или что там делают женщины, когда вяжут, леди Восток вздыхала, размышляя о Салли Пейнтер.
Краткий визит произвел на чувствительную женщину большое впечатление. Она просто подъехала к дому, позвонила в дверь, отдала бюст консьержке (а может, служанке) и уехала; но этого хватило, чтобы узнать одно из тех мест, о которых мы читаем в романах. Именно так живут бедные художники, питаясь одной лишь надеждой. Как же радовалась мисс Пейнтер такому заказу, как горюет о его утрате!
Этими мыслями леди Восток поделилась с мужем, возвращаясь от викария, но он не без грубости их отверг. Примерная жена не судит свою половину, и все же сейчас, в одиночестве, она страдала.
— Неужели ничего нельзя сделать? — терзалась она, сравнивая недавнюю трапезу с сухой коркой, которую запивает водой бедная Салли. Уговаривать мужа бесполезно. А если послать денег, тайно, от себя?..
Тут размышления ее прервал, а муки — усугубил племянник, притопавший с трубкой на террасу. Она печально взглянула на него, чувствуя именно то, что чувствует мягкосердечный палач, когда ему подолгу службы пришлось удавить одалиску. Казалось, что она не забудет отчаяния и ужаса, исказивших темно-красное лицо. Следы этих чувств были еще видны.
— Вяжете, тетя Эмили? — мрачно осведомился он.
— Да, дорогой. Носок.
— Вот как? — глухо произнес он. — Носок? Это здорово. Она осторожно коснулась его руки и попросила:
— Ты не мучайся, дорогой.
— Интересно, как? — ответил Билл. — Сколько их там?. — В прошлом году было сорок три.
— Сорок три!..
— Мужайся, мой дорогой! Если мистер Другг это делал, и ты сможешь.
Билл сразу увидел, в чем ее ошибка.
— Он священник. Их специально тренируют. Наверное, на куклах для чревовещателей. Сорок три? Ха-ха! Куда там, еще нарожали! Одно слово, кролики. Зачем я уехал из Бразилии?
— Уильям, мой дорогой…
— Да, зачем? Какая страна! Мухи, змеи, тарантулы, аллигаторы, скорпионы — и не единого младенца! Тетя Эмили, можно я кого-нибудь найду?
— Кого же?
— Да, найти трудно, — согласился Билл. — Мало таких дураков. Ну, я пошел, тетя Эмили. Когда ходишь — как-то полегче.
Он удалился, извергая дым, леди Восток — осталась и в такой скорби, что, как бы желая довести ее до предела, принялась думать о Мартышке.
Потенциальные тещи часто пугаются потенциального зятя. Леди Восток не была исключением. Увидев Мартышку, она совершенно растерялась, не в силах понять, почему ее дочь выбрала этого человека. Только безупречное воспитание мешало ей шлепнуть его носком для достойного бедняка.