Том 7. Дядя Динамит и другие
Шрифт:
— Сорок лет прошло!
— Сорок два. Но вы недооцениваете силу моего удара.
— Ну, предположим, не забыл. Посмеетесь вместе.
— Я не согласен с вами, Билл Окшот. Не вам считать Балбеса образцом кротости. Разве он не рычит, разве не приносит кровавых жертв? Рычит и приносит. А тут — забыть, мало того — простить!
— Давайте проверим.
— Ни в коем случае. Выгонит из дома, кстати — вашего. А если не выгонит? Придется с ним дружить до самой смерти. Ездить друг к другу, посылать подарки… У-ф-ф! Нет, даже ради вас я на это не пойду.
— Сказал.
— Так я и думал. Больно слышать такие слова.
Они помолчали. Билл печально смотрел на прохожую гусеницу.
— Мне конец, — выговорил он.
— Почему? Есть же у вас друзья.
— Здесь — нету. Да и вообще, я их давно не видел. Связаться я могу только с Планком.
— А кто это? Помню, помню! Начальник экспедиции.
— Да. Майор Брабазон-Планк.
— Брабазон? Поразительно! У нас был такой мальчик, он мне должен два шиллинга. Ваш начальник похож на грушу?
— Да.
— Практически — один зад?
— Да.
— Он. Мы его так и звали, Зад. Просто удивительно! Кого вы ни вспомните, я с ним учился. Свяжитесь с Задом.
— Нельзя. Он боится детей.
— Да? Известный комплекс, посмотрите в любом учебнике.
— Он всю дорогу мучался. Надо навестить сестер, а у них — дети. Нет, Планк не годится.
— Что ж, — сказал лорд, — значит, остаюсь я. Билл перевел взгляд с гусеницы на графа.
— А? — осведомился он.
— За неимением лучшего, — пояснил тот, — придется довольствоваться мной. Буду судить младенцев.
— Вы же говорили, это невозможно.
— Говорил?
— Да. Только что.
— А, ясно! Вы меня не поняли. Я говорил, что деликатный человек не придет к тому, кого оскорбил. Но он и не придет. Придет другой.
— Э?
— Что вы удивляетесь? Все очень просто. Я войду в этот дом инкогнито.
— Назоветесь чужим именем?
— Правильно. Я вообще не люблю действовать под своим. Как-то скучно.
Билл смотрел на него, обретая все большее сходство с задремавшей рыбой.
— Вы назоветесь как-то еще? — уточнил он.
— Совершенно верно.
— А…
— Никаких «а».
— Вы запутаетесь.
Лорд Икенхем весело рассмеялся.
— Дорогой мой, — сказал он, — не так давно в предместье Митчинг-хилл я с полным успехом сыграл не только специалиста по птичьим когтям, но и мистера Роддиса, арендующего коттедж «Кедры», и мистера Булстрода, жителя тех же мест. До сих пор себе не прощу, что не сыграл попугая, он был мне очень удался. Нет, я не запутаюсь. Введите меня в дом, о прочем не беспокойтесь.
На сей раз Билл понял все, но лучше ему не стало, словно он случайно схватил тигра за хвост.
— Дядя догадается, — предположил он.
— Вы его боитесь?
— Да. Очень.
— Больше, чем младенцев? Билл окончательно растерялся.
— Что же вы собираетесь делать? — спросил он. — Назоветесь Джонсом или Робинсоном?
— Нет, не Робинсоном. Сейчас это не годится. Судья такого конкурса — это вам
Рыбьи глаза страдальца немного посветлели. Конечно, он боялся, как бы его благодетель чего-нибудь не натворил, но еще больше боялся он остаться без помощи. Когда преподобный Обри Другг увидел сорока трех матрон с сорока тремя на редкость мерзкими младенцами, он побледнел, хотя не ведал страха и мог усмирить даже ревностных прихожанок.
— Ладно! — воскликнул Билл. — Пошли. А вообще-то здорово.
— Пошли, — согласился граф. — Возьмите чемодан.
Когда они подходили к воротам (граф — задумчиво, Билл — оживленно), они услышали шум машины. Билл оглянулся и стал буро-лиловым.
— Это дядя, — сказал он. — Может, мы…
— Стыдитесь, Билл Окшот, — прервал его лорд Икенхем, всегда готовый подбодрить в час опасности. — Это — слабость. Лучше крикнем ему: «Э-э-э-э-эй!».
Сэр Эйлмер провел в Икенхеме четыре минуты, и каждая из них была ему неприятна. Иногда говорят, что человек побывал в огненной печи. Здесь уместней сказать, что он побывал в морозильнике.
Если вы хотите, чтобы дворецкий позволил вам искать фотографии в незнакомом доме, вы непременно сочтете его холодноватым; а Коггз и сам по себе был холоднее среднего. Этот солидный мажордом, похожий отчасти на луну, отчасти на треску, глядел прямо в душу. А всякий, кому глядела в душу треска, останется недоволен.
Коггз не заподозрил пришельца в интересе к ложкам, но как бы и заподозрил. Промолвив: «Нет, сэр, не могу», он отступил в темноту дома и захлопнул дверь. Когда мы говорим «захлопнул», мы имеем в виду, что она хлопнула, едва не прищемив баронету усы.
Вынести это нелегко, если ты привык к повиновению; и мы не удивимся, что сэр Эйлмер не обрадовался крику «Э-э-э-э-эй». Если бы в эти мгновения его увидел туземный вождь, он бы воззвал к своему божеству и полез на дерево.
Лорд Икенхем был покрепче вождя. Он вышел на дорогу и воскликнул:
— Балбес!
Сэр Эйлмер больше удивился забытому прозвищу, чем тому странному факту, что кто-то встал перед машиной. Он затормозил, приник к ветровому стеклу, но не узнал незнакомца, хотя понял, что перед ним — школьный товарищ, и пожалел, что не решится его переехать.
Собственно, он и не смог бы, ибо таинственный друг детства стал одной ногой на подножку и приветливо похлопал его по плечу.
— Балбес, — с мягким укором сказал он, — ты меня совсем забыл.
Сэр Эйлмер спорить не стал, мучительно гадая, кто же перед ним.