Том 7. Храм согласия
Шрифт:
Нет, Мария понимала Николь и верила в ее правду. Шарль был и навсегда остался средоточием ее, Николь, жизни: независимо от того, живой или мертвый, теперь для нее это не имело никакого значения, она не просто смирилась, а вросла в свое новое положение.
– Да, – сказала Николь, возвратившись через четверть часа.
Увидев дома гостей, Николь кивнула им и тут же прошла в свои апартаменты.
Солдат уложили спать в зале на втором этаже, а Мария и Клодин принялись собирать в дорогу самое необходимое. Во-первых, шерстяные пледы, во-вторых, съестное. Еды хлопотушка
– Но, Мари, они совсем голодные дети, на них смотреть жалко.
– Жалко. Но в машину столько не влезет. Ведь нас шестеро – не забывай. А хлеб?
– Ой, хлеб забыла! А можно печенья к чаю? Мальчики так любят сладкое!
– Тащи, но в рамках разумного.
За час до рассвета приехал Жан. Его такси застонало от груза. Мария села впереди, а четверо солдатиков прижались друг к дружке на заднем сиденье. На завтрак время не тратили и через двадцать минут подъехали к пустынному пирсу, у которого стояла «Николь».
Оставив гостей и Жака в такси, Мария сама поднялась на яхту, разбудила Ивана Павловича, рассказала, в чем дело, предупредила, чтобы он не говорил по-русски. Потом она завела ребят в кают-компанию. Жак и Иван Павлович занесли продукты и вещи. Питьевой воды на яхте было в достатке.
Иван Павлович поднял трап, отдал швартовы. «Николь» медленно относило от пирса.
– В добрый путь! – поднял руку Жак, и в ту же секунду ударили первые капли дождя.
«Дай бог, к удаче», – подумала верящая в приметы Мария. Она не стеснялась этой веры и не считала ее суеверием, она знала точно, что все люди, связанные с риском, твердо верят и в бабу с пустыми ведрами, и в дождь на дорожку, и еще во многое другое. В кают-компании Мария накрыла стол на пятерых.
Ребята смотрели во все глаза и на отделанные красным деревом стены, и на покрытый белой скатертью стол, и на стулья, привинченные к полу, и на большие красивые тарелки, в которых Мария подала ветчину с хлебом. Всем понятными жестами она объяснила им, что в море может быть большая качка и слишком наедаться нельзя. Мария сознательно не подала к столу ни вилок, ни ножей. Бутерброды и сладкий чай в тонких стаканах в мельхиоровых подстаканниках.
По ровному гулу обоих моторов Мария поняла, что Иван Павлович успел выйти из закрытой бухты до света – и слава богу! Открытое море всегда было ей по душе, а особенно теперь, когда по гаваням шастает столько любопытной нечисти. Дождь усилился – и то слава богу!
– Буржуйская лодка.
– Не лодка, а яхта.
– Ну яхта. Слушай, а куда можно на ней доплыть? Например, до Севастополя, а?
Услышав название любимого города, Мария вздрогнула, но никто из ребят не обратил на это внимания.
– Хорошо бы дернуть до дому, а?!
– Жак говорил, в Африку повезут.
– Африк, Норд-Африк, – с готовностью подтвердила Мария.
– Вот-вот, слыхали все? А там в рабство сдадут не хуже немецкого. Я хоть и колхозник, а учил, что в Африке рабство, наша учительница Лидия Ивановна все нам рассказывала, они и черные такие от рабства, целый день их на солнце пекут.
– Лапоть
– Может, я и лапоть, Ваня, но не дурней тебя. По мне, лучше дернуть на этой лодке.
– Куда ты в открытом море дернешь?
– Домой. Авось как-нибудь доплывем.
– А хозяев куда?
– Куда, куда – в плен! Мы сколько в плену, а теперь пусть эти буржуи побудут. Не дрейфь, Ванек!
Мария почувствовала, что дело не шуточное.
– Как говорят у нас в деревне: мы ребята с придурью, но не дураки. Лодка крепкая, я и паруса видел свернутые, я все разглядел. Жратвы навалом.
За столом говорили двое: щупленький, малорослый Андре и выше его на голову Жан.
Попасть в плен к русским мальчикам на собственной яхте показалось Марии делом вполне реальным. Маленький Андре, наверное, обладал сильной волей – маленькие часто наполеончики. Жан был явно помягче, хотя и не исключено, что он сдаст свои позиции и подчинится приятелю, – Мария хорошо знала таких людей, мягких до поры до времени, кажущихся даже слабохарактерными, а на самом деле и смелых, и решительных, и упорных. Как правило, эти люди знают себе цену – с немецкого рудника слабый не убежит.
Двое других, Серж и Николя, делали вид, что не слышат, о чем говорят их товарищи. Жевали бутерброды, запивали сладким чаем. Было ясно, что они твердо усвоили: «Слово – серебро, молчание – золото».
Приветливо раскланявшись с каждым сотрапезником, Мария поспешила в рубку к Ивану Павловичу.
– Дело веселое – мальчишки не прочь взять нас в плен, а самим плыть в Россию.
– Какие шустрые! – светло улыбнулся Иван Павлович.
– Зря улыбаетесь. Они могут решиться. Застрельщик говорит: «Возьмем буржуев в плен – и в Севастополь!»
– Дурень! У нас горючего до Туниса да еще чуть-чуть.
– А он паруса видел свернутые.
– Ой, дурень! Куда ж им на парусах! Я и то подумаю. Ну молодцы! – С лица Ивана Павловича не сходила улыбка, и совсем не от того, что он пренебрегал опасностью, а потому, что ему была понятна молодецкая удаль – проскочить на авось два моря! – Эх, до Севастополя и я бы махнул, да кто нас там ждет…
– Говорит, в Африку везут, а там рабство не хуже немецкого.
– Дурень маленький… – Иван Павлович перестал улыбаться. – Придется запереть…
– Как запереть? До Бизерты?
– До Бизерты – другого решения быть не может. Вы спите – я дежурю, я дежурю – вы отдыхаете. Всегда один против четверых.
– Да они такие слабенькие, Иван Павлович!
– Не заблуждайтесь. Я видел, какая решимость у них в глазах. Такая решимость больше силы.
– Но мне стыдно.
– Мне тоже неловко, Мария Александровна, но я их запру честь честью.
– В каюте Николь. Там огромная кровать, они улягутся поперек все четверо. Гальюн там есть, умывальник есть. Еду, питье и теплую одежду занесем загодя! – оживилась Мари. – Не такой уж плохой карцер, а объяснение придумаем. Например, немецкий патруль, и надо прятаться, а не шастать по палубе.