Том 7. Мать. Рассказы, очерки 1906-1907
Шрифт:
— Если начальство на этом поймает — расстрелять может — закончил Павел, с любопытством глядя на Ефима.
— Оно — не помилует! — спокойно согласился парень и снова начал рассматривать книги.
— Пой чай, Ефим, скоро ехать! — заметил Рыбин.
— Сейчас! — отозвался парень и снова спросил: — Революция — бунт?
Пришел Андрей, красный, распаренный и угрюмый. Молча пожал руку Ефима, сел рядом с Рыбиным и, оглянув его, усмехнулся.
— Что невесело смотришь? — спросил Рыбин, ударив
— Да так, — ответил хохол.
— Тоже рабочий? — спросил Ефим, кивая головой на Андрея.
— Тоже! — ответил Андрей. — А что?
— Он первый раз фабричных видит! — объяснил Рыбин. — Народ, говорит, особенный…
— Чем? — спросил Павел.
Ефим внимательно осмотрел Андрея и сказал:
— Кость у вас острая. Мужик круглее костью…
— Мужик спокойнее на ногах стоит! — добавил Рыбин. — Он под собой землю чувствует, хоть и нет ее у него, но он чувствует — земля! А фабричный — вроде птицы: родины нет, дома нет, сегодня — здесь, завтра — там! Его и баба к месту не привязывает, чуть что — прощай, милая, в бок тебе вилами! И пошел искать, где лучше. А мужик вокруг себя хочет сделать лучше, не сходя с места. Вон мать пришла!
Ефим подошел к Павлу, спросив:
— Может, дадите мне книжку какую-нибудь?
— Пожалуйста! — охотно отозвался Павел.
Глаза парня жадно вспыхнули, и он быстро заговорил:
— Я ворочу! Наши тут поблизости деготь возят, они и привезут.
Рыбин, уже одетый, туго подпоясанный, сказал Ефиму:
— Едем, пора!
— Вот, почитаю я! — воскликнул Ефим, указывая на книги и широко улыбаясь.
Когда они ушли, Павел оживленно воскликнул, обращаясь к Андрею:
— Видел чертей?..
— Да-а! — медленно протянул хохол. — Как тучи…
— Михайло-то? — воскликнула мать. — Будто и не жил на фабрике, совсем мужиком стал! И какой страшный!
— Жаль, не было тебя! — сказал Павел Андрею, который хмуро смотрел в свой стакан чая, сидя у стола. — Вот посмотрел бы ты на игру сердца, — ты все о сердце говоришь! Тут Рыбин таких паров нагнал, — опрокинул меня, задавил!.. Я ему и возражать но мог. Сколько в нем недоверия к людям, и как он их дешево ценит! Верно говорит мать — страшную силу несет в себе этот человек!..
— Это я видел! — угрюмо сказал хохол. — Отравили людей! Когда они поднимутся — они будут все опрокидывать подряд! Им нужно голую землю, — и они оголят ее, все сорвут!
Он говорил медленно, и было видно, что думает о другом.
Мать осторожно дотронулась до него.
— Ты бы встряхнулся, Андрюша!
— Подождите, ненько, родная моя! — тихо и ласково попросил хохол.
И вдруг, возбуждаясь, он заговорил, ударив рукой по столу:
— Да, Павел, мужик обнажит землю себе, если он встанет на ноги! Как после
— А потом встанет нам на дороге! — тихо заметил Павел.
— Наше дело — не допустить этого! Наше дело, Павел, сдержать его! Мы к нему всех ближе, — нам он поверит, за нами пойдет!
— Знаешь, Рыбин предлагает нам издавать газету для деревни! — сообщил Павел.
— И — надо!
Павел усмехнулся и сказал:
— Обидно мне, что я не поспорил с ним!
Хохол, потирая голову, спокойно заметил:
— Еще поспорим! Ты играй на своей сопелке — у кого ноги в землю не вросли, те под твою музыку танцевать будут! Рыбин верно сказал — мы под собой земли не чувствуем, да и не должны, потому на нас и положено раскачать ее. Покачнем раз — люди оторвутся, покачнем два — и еще!
Мать, усмехаясь, молвила:
— Для тебя, Андрюша, все просто!
— Ну да! — сказал хохол. — Просто! Как жизнь!
Через несколько минут он сказал:
— Я пойду в поле, похожу…
— После бани-то? Ветрено, продует тебя! — предупредила мать.
— Вот и надо, чтобы продуло! — ответил он.
— Смотри, простудишься! — ласково сказал Павел. — Лучше ляг.
— Нет, я пойду!
И, одевшись, молча ушел…
— Тяжело ему! — заметила мать, вздохнув.
— Знаешь что, — сказал ей Павел, — хорошо ты сделала, что после этого стала с ним на ты говорить!
Она, удивленно взглянув на него, ответила:
— Да я и не заметила, как это вышло! Он для меня такой близкий стал, — и не знаю, как сказать!
— Хорошее у тебя сердце, мать! — тихо проговорил Павел.
— Только бы тебе, — и всем вам, — хоть как-нибудь помогла я! Сумела бы!..
— Не бойся — сумеешь!..
Она тихонько засмеялась, говоря:
— А вот не бояться-то я и не умею!
— Ладно, мама! Молчим! — сказал Павел. — Знай — я тебя крепко, крепко благодарю!
Она ушла в кухню, чтобы не смущать его своими слезами.
Хохол воротился поздно вечером усталый и тотчас же лег спать, сказав:
— Верст десять пробежал я, думаю…
— Помогло? — спросил Павел.
— Не мешай, спать буду!
И замолчал, точно умер.
Спустя несколько времени пришел Весовщиков, оборванный, грязный и недовольный, как всегда.
— Не слыхал, кто Исайку убил? — спросил он Павла, неуклюже шагая по комнате.
— Нет! — кратко отозвался Павел.
— Нашелся человек — не побрезговал! А я все собирался сам его задавить. Мое это дело, — самое подходящее мне!
— Брось ты, Николай, такие речи! — дружелюбно сказал ему Павел.
— Что это, в самом деле! — ласково подхватила мать. — Сердце мягкое, а сам — рычит. Зачем это?