Том 7. Пьесы, рассказы, сказки 1941-1966
Шрифт:
Грегори медленно взглянул на Аллана, подмигнул на фолиант, хлопнул себя по коленям набухшими, красными руками и захохотал.
– Вы здорово умеете морочить голову, – признался он добродушно. – Что же вы до сих пор не выкопали этот клад, Аллан? А? Нет времени? Или при вашем богатстве вы в нем не нуждаетесь?
Аллан не ответил.
– Ну ладно! – примирительно сказал Грегори. – Хватит. Оставим эти детские бредни. Меня сейчас занимает другое. Как вы?
– Бессонница, – ответил Аллан. – Это тяжелее всего. Мне хочется
– И слабость? – спросил Грегори.
– Да. И слабость.
– Нервы натянуты с силой струны, – заметил Грегори. – А прочности в них не больше, чем в паутине.
Он задумался.
– Что же мне делать с вами? Я вам скажу откровенно – надо лечь в больницу.
– Опять! – с тоской воскликнул Аллан. – Нет! Ни за что!
– О боже мой! – вздохнул Грегори. – Все не так! Я могу дать вам порошки от бессонницы. Но это вас не спасет.
– Меня ничто не спасет.
Грегори строго посмотрел на Аллана, достал из жилетного кармана несколько бумажных пакетов, порылся в них и протянул один Аллану.
– Примите сейчас. Тогда к утру уснете. Можно с виски. Это будет сильнее.
Аллан высыпал в стакан виски белый мохнатый порошок и выпил залпом.
– Ночь кончается, – сказал Грегори, – Я бы мог посидеть у вас до утра, чтобы проследить за вашим состоянием. Но кто же за мной закроет дверь, когда вы уснете?
– Я могу закрыть ее сейчас.
– Вы, как всегда, чрезвычайно любезны.
Грегори встал так резко, что порыв воздуха погасил свечу. Тотчас ночь побледнела, и Аллан увидел за окном в освещении, похожем на отблеск лунного холодного огня, пенистую даль океана и черное дерево под окном.
– Ну что же вы? – зло сказал Грегори. – Будете закрывать дверь или нет? Советую зажечь свечу.
Грегори пошел в прихожую и наткнулся в темноте на стул. Он вышел, отвязал коня, похлопал его по шее, потом крикнул:
– Спокойной ночи, Аллан.
Аллан не ответил. Он вышел в прихожую, когда за открытой дверью был уже слышен удаляющийся топот копыт. Лошадь шла галопом.
– Четкий топот копыт раздавался в долине! – проговорил Аллан, стараясь, чтобы ударения в словах совпадали с ударами лошадиных копыт. И повторил: – Четкий топот копыт раздавался в долине!
Он вернулся в комнату, зажег свечу, взял фолиант, опрокинул его над столом и потряс. Потом он перелистал весь фолиант по страницам. Записки, сделанной Грегори, не было. Аллан засмеялся:
– Я победил. Даже эту сухую подметку. Пусть теперь перероет весь остров Джекиль. Там столько песка, что хватит копать на тысячу лет.
Аллан взял листок с цифрами. Это была страница, вырванная из школьной тетради. В нее Аллану завернули в какой-то лавчонке сыр – на бумаге остались жирные пятна.
«Бедный мальчик! Он никак не мог решить уравнение с двумя неизвестными».
Далекий пушечный
Аллан погасил свечу и вгляделся в темноту. Что там происходит? Стремительная заря окрасила волны в мрачный цвет меди, и стал виден сорокапушечный корабль. Он шел под полными парусами и вел огонь. На его мачте вился черный флаг с изображением белой человеческой руки.
Блейк! Кого он преследует? Дым застилал волны. Да, конечно, это был Блейк, гость из прошлого века.
Но почему же он уже идет от берега к дому Аллана, увязая в песке, и ветер треплет кружевные обшлага его камзола? Толстоносый Блейк с обожженным лицом. Разбойник и шутник, придумавший изобразить человеческую руку на флаге.
«Мне будет легко сговориться с ним», – сказал Аллан, закрыл глаза и положил голову на стол.
Стало темно и душно, но Аллан все же видел, как в этой темноте равнина зацвела фиалками от края до края. Цветы испускали тонкий звук, будто в каждом была заложена маленькая струна.
«Да это же сон! – подумал с облегчением Аллан. – Какая сладкая отрава! Хочется жить, но нет сил ей сопротивляться. Вирджиния, уже зацвел твой троицын цвет. Дай руку! Вот так. Почему она ледяная и я не узнаю твой голос? Я знаю каждый твой палец, потому что всем им я когда-то рассказывал по очереди сказки. Что это за пропасть, куда меня тянет, как в Мальстрем?
Помоги мне! Открой мне глаза, Вирджиния!»
Утром к дому Аллана подошла робкая худенькая девушка – Чармен Бирн.
Ветер стих, но было пасмурно. Над океаном поблескивала синева.
Чармен постучала, но никто не ответил. Она заметила, что дверь не заперта, и тихонько вошла в дом.
Худой человек небольшого роста сидел у стола. Голова его лежала на раскрытом фолианте. – Мистер Аллан! – позвала Чармен. Человек не ответил.
Тогда Чармен с бьющимся сердцем подошла к Аллану и подняла его голову. Он был мертв.
Чармен с трудом уложила его на солдатскую койку.
На шее у Аллана висел на цепочке маленький медальон. Чармен открыла его. Там был портрет молодой женщины редкой красоты. Сбоку рукой Аллана было написано: «Моя мать».
Чармен наклонилась, осторожно взяла ладонями голову Аллана, нежно сжала ее и поцеловала в губы.
Лицо Аллана было прекрасно. Казалось, никогда он не был достоин большей любви, чем сейчас.
Аллан был похоронен на песчаной дюне вблизи океана. На могиле его положили каменную плиту с его именем и надписью, что он прожил на этом свете всего сорок лет.
Через год после его смерти, в бурную и холодную ночь, к могиле подъехал на старом верховом коне доктор Грегори. Он соскочил с коня, оглянулся, подошел к могиле, быстро вынул из-под плаща тяжелый молоток и со всего размаху ударил им по могильной плите. Плита раскололась на несколько частей.