Том 7. Пьесы
Шрифт:
Корнеплодов. Я думаю, знают. Во всяком случае, Сироткин-Амурский был очень любезен и даже улыбался.
Корнеплодова. Улыбался? Тогда это действительно катастрофа. Если ты не представишь своих произведений, они тебя уничтожат. А представить нечего.
Корнеплодов. Может быть, представить свои лекции?
Корнеплодова. Ах, какие там лекции! Всего и есть одна лекция «Моя встреча с Бернардом Шоу в ВОКСе», с которой ты выступаешь уже двадцать пять лет.
Корнеплодов. Тогда, — только ты, ради бога, Софьюшка, на меня
Корнеплодова. Отказаться от юбилея?! Ни за что! Лучше умереть. Юбилей — единственный выход из положения. Давай сюда «Овсы цветут». Посмотрим.
Корнеплодов. Вот, Софьюшка, последнее издание, двадцать пять лет назад издано, библиографическая редкость…
Корнеплодова (перелистывает книгу и из разных мест читает). «На большие миллионы верст вокруг, словно ядреная баба-вековуха, разметалось море овсов. И цвели те овсы истово и буйно. Рыжемордое, бородатое и задастое солнце всходило над теми неуемными овсищами…» Боже мой! «В Яругах сладко сочилась весенняя тягомотина». Нет, нет! «Митрич потянул Васку за упругие груди и хлобыстнул по уху тальянкой…» «Ахти, бабоньки! — истошно голосила Кирибеевна полосатым голосом…» Кошмар!
Корнеплодов. Что, не годится?
Корнеплодова. Евтихий, ты ребенок.
Ольга Николаевна входит.
(Быстро пряча книгу.)Лапушка! Золотко! Наконец. Скорей идите сюда. Ну что, что там слышно?
Ольга Николаевна. Сейчас все расскажу. Но сперва позвольте поздравить Евтихия Федоровича с днем пятидесятилетия. Желаю вам счастья, здоровья, долгих лет жизни и дальнейшего творческого роста. Народ ждет от вас новых выдающихся произведений. Умоляю вас, не откладывайте, чтобы раз и навсегда заткнуть рот всем вашим врагам и завистникам.
Корнеплодова. А теперь ступай.
Корнеплодов. Все-таки, Софьюшка, как же будет?
Корнеплодова. Так и будет, как я сказала. Наденешь новый костюм, голубую сорочку и ультрамариновый галстук. Ступай переоденься и потом покажешься мне.
Корнеплодов уходит.
Эй, кто там, Вера или Надя!
Вера и Надя (из-за двери). Мы переодеваемся к юбилею.
Корнеплодова. Скажите папиной матери, чтобы водку убрала и подала нам кофе. Когда переоденетесь, покажитесь мне. Ну, рассказывайте, рассказывайте же.
Ольга Николаевна. Я вырвалась из союза буквально на пять минут. Сейчас же обратно.
Корнеплодова. Но торопитесь, золотко. Вас подбросит на машине наш ветеринар. Прежде всего скажите: приветствие от союза будет?
Ольга Николаевна. Я не имею права разглашать, но по секрету скажу — не будет. Видите ли, Максим Максимович сейчас в отъезде, а Степан Степанович занял такую позицию — раз уж так случилось, что каким-то образом юбилей разрешили, то пускай себе будет, но союз, как таковой, устраняется и от приветствия воздержался. Между нами говоря, у нас в руководстве союза все прямо-таки
Корнеплодова. Это они специально подкапываются под Евтихия…
Ольга Николаевна. Безусловно. Они просто завидуют, но повторяю, они сказали, что юбилей пусть себе будет. Это их частное дело, и каждый советский гражданин, как таковой, имеет право справлять свой день рождения в своем клубе, тем более если это пятидесятилетие.
Корнеплодова. Досадно.
Ольга Николаевна. Конечно. Но могло быть и хуже. Вы не знаете, какие в президиуме жуткие установки! Между прочим, курьез: заседание приемочной комиссии назначено, так же как и юбилей, в клубе, только в другой комнате.
Корнеплодова. Понятно. Это они нарочно.
Бабушка вносит кофе и убирает водку.
Пейте, лапушка, кофе со сливками. Берите торт.
Ольга Николаевна. Мерси. Я ужасная кофейница, вы знаете. Короче говоря, с юбилеем все утряслось. Это главное. Но все-таки какие злые, завистливые люди. Эта история с членским билетом, с комиссией по приему, все эти кулуарные разговоры — жуть!
Корнеплодова. Кто там орудует?
Ольга Николаевна. Я не имею права, но вам могу по секрету. Все орудуют! Я удивляюсь, как у них может подняться рука на такого человека, как Евтихий Федорович.
Корнеплодова. Личные счеты.
Ольга Николаевна. А что касается Мартышкина, то он занял двойственную позицию.
Корнеплодова. Он дал согласие сделать на юбилее вступительное слово.
Ольга Николаевна. А у меня другая информация. У Мартышкина работает машинисткой одна моя приятельница, которая сказала мне под большим секретом, что сегодня утром Мартышкин продиктовал ей две свои речи по поводу Евтихия Федоровича: одну резко отрицательную, просто убийственную, — для заседания приемочной комиссии, а другую весьма пристойную, даже, я бы сказала, восторженную, — для юбилея. И обе речи безумно талантливые.
Корнеплодова. Какую же речь он произнесет, как вы думаете?
Ольга Николаевна. Может быть, первую. Может быть, вторую. А может быть, и обе. Это никто не может предсказать. Даже я. Только бюро погоды.
Корнеплодова. Ну, если только этот фрукт посмеет попытаться сорвать наш юбилей, тогда я сама выступлю!
Надя (входя с Верой в новых, «юбилейных» платьях). Ну, что? Заметно, что мы дочери юбиляра?
Ольга Николаевна. Восхитительно! Это правда, что вы выходите за начинающего беллетриста Бурьянова? Поздравляю.
Надя. Благодарю вас. Откуда это известно?
Ольга Николаевна. У нас известно все, что касается литературы.
Корнеплодова. Ну, идите, идите же. Я вас позову.
Вера. Один вопрос. Неужели и папина мать поедет с нами на юбилей?
Корнеплодова. Обязательно.