Том 7. Последние дни
Шрифт:
— Судья дал три тысячи. А сколько можно содрать с купечества… — мечтал уездный сплетник.
Настоящий ревизор обмер.
НДП…взятки даются между четырех глаз…На стене висит огромный портрет Николая Палкина с протянутой рукой, как бы для принятия взятки, а за письменным столом вельможа, чрезвычайно похожий на портрет российского императора, тоже с протянутой рукой, в которой царский указ, скрепленный сургучными
— Ровно пять тысяч, хоть и не трудитесь считать. Еще как нарочно самыми новенькими бумажками.
Вельможа, принимая деньги:
— Это хорошо, ведь это, говорят, новое счастье, когда новенькими бумажками.
И будущий ревизор получил царский указ на руки.
Терзаемый воспоминаниями, настоящий ревизор рычал в припадке бешенства, сидя в бричке на пустынной дороге:
— Ка-на-лья…
Он схватил пистолет и, тыча им в шею кучера, завопил:
— Догнать мошенника…
Тройка словно оторвалась от земли и птицей понеслась вперед. А ревизору казалось, что пейзаж сбоку совсем не движется. Он грозил кучеру пистолетом, а кучер, в свою очередь, хлестал лошадей.
Тройка подлетела к обрыву и остановилась. На глазах ревизора паром отчалил от берега и медленно плыл по течению. Ревизор истошно орал:
— Во-ро-тить…
Но паром неуклонно уходил все дальше и дальше…
Ревизор не выдержал и палил из пистолета в воздух.
У дома городничего купечество кружилось поодиночке, и неожиданно, точно по сигналу, сбилось в одну кучу, что-то обсудили и всем табуном ринулись к парадному городничего, сшиблись с полицейскими. Держиморда дал волю своим кулакам, награждая купцов оплеухами.
В обшей суматохе молодой купец, будущий архиплут, сообразил, быстро опустился на четвереньки, прополз между ног Держиморды, вскочил и скрылся в доме городничего. Купцы сразу успокоились и чинно стали ждать. Будущий архиплут мигом обернулся из-за спины полицейских, давая знать, что ревизору нужно «дать», показывая на пальцах 800 рублей.
Купцы опять сбились в кучу и, завязав ассигнации в платок, метнули его через полицейских. Архиплут поймал и скрылся. Но за дверьми остановился, вынул из общественных денег три сотенных и спрятал их за голенище.
Городничий увидел, как купец шмыгнул к ревизору, он заметался по комнате, перехватил бегущую Марью Антоновну, подвел ее к двери и решительно втолкнул в комнату Хлестакова.
— Ах! — воскликнула Марья Антоновна, увидев, как Хлестаков считает купеческие деньги.
Иван Александрович быстро спрятал ассигнации и, незаметно выпроводив купца, начал подступать к Марье Антоновне.
Слесарша Пошлепкина ползла на четвереньках вдоль фасадной стороны дома городничего, прижимаясь к фундаменту, чтобы не заметили полицейские Свистунов и Держиморда, которые в это время ничего, кроме купцов, не видели.
Купцы первые заметили неестественное положение слесарши,
Полицейские подозрительно переглянулись между собой, дескать, держи ухо востро, опять купцы что-то хитрят, а купцы обрадовались случайному развлечению — затряслись козлиные бороды, и один из купцов крикнул, на Пошлепкину:
— Ату ее!
Пошлепкина серой кошкой взвилась, чудом уцепилась за наличник окна и, увидев Хлестакова с Марьей Антоновной, завопила истошным голосом:
— На городничего челом бью! Слесарша я. Пошлепкина. Мужу моему мошенники приказали лоб забрить в солдаты, а очередь на нас не припадала.
Пораженный Иван Александрович отскочил от Марьи Антоновны.
Свистунов и Держиморда сторожевыми псами бросились к окну, и началась борьба. Пошлепкина брыкалась ногами, близко не подпуская Свистунова и Держиморду, купцы подзадоривали полицейских, а те словчились, поймали развевающийся подол слесарши, дернули что есть мочи и вместе с оторвавшейся юбкой покатились по земле. Пошлепкина кричала Хлестакову:
— Следовало взять сына портного в солдаты, да родители богатый подарок дали ему, тогда он, мошенник, присыкнулся к купчихе Пантелеевой, а та подослала супруге полотна три штуки, так он ко мне: на что, говорит, тебе муж? Он уж тебе не годится…
И вдруг фигура слесарши Пошлепкиной исчезла. Полицейским удалось ухватить ее за ноги и стащить.
Хлестаков подбежал к окну, за ним подлетела Марья Антоновна, они увидели, как полицейские волокли слесаршу за ноги, а слесарша, упираясь руками в землю, орала:
— Да я-то знаю, годится он мне или не годится, это мое дело, мошенник ты такой!
Полицейские ускорили шаг, Пошлепкина метнулась щукой и впилась зубами в зад Свистунова.
У Свистунова занялся дух. Он выпустил слесаршину ногу, схватился за пораженное место и с воплем бросился в сторону.
Купецкие животы колыхались в утробном смехе.
Иван Александрович, хихикая, вдруг заметил соблазнительное плечико Марьи Антоновны и, не долго думая, впился в него, та, как ужаленная, взвизгнула от боли и отскочила.
Хлестаков перепугался и начал уверять Марью Антоновну:
— Из любви, право, из любви.
Он грохнулся на колени и старался подползти к Марье Антоновне.
Анна Андреевна ворвалась в комнату.
— Поди прочь отсюда! Слышишь, прочь, прочь?
Марья Антоновна, всхлипывая, сделала еще раз глазки Хлестакову и исчезла.
Хлестаков внимательно смотрел на возбужденную Анну Андреевну и вдруг упал перед ней на колени:
— С пламенем в груди прошу руки вашей.
Анна Андреевна с сожалением показала на массивное обручальное кольцо, а Иван Александрович настойчиво твердил:
— Это ничего, для любви нет различия. Руки вашей, руки прошу…
Марья Антоновна впорхнула в комнату и, увидев стоящего на коленях Хлестакова, вскрикнула.
Хлестаков схватил за руку Марью Антоновну, поставил ее на колени рядом с собой: